Еще один опус от Расстегай. Пока без названия, Остросюжетная проза с элементами мистики

***
- Пошли ко мне, мой брат притащил пластинки какого-то Высоцкого, спрятал, а я нашла в его книжках, хочу послушать, пока мама с работы не пришла, - предложила Катя, выходящей следом за ней из дверей школы Гале.
- Кать, я б пошла, да сил нет как спать хочу… Давай завтра, а? – Галя усиленно терла кулаками глаза.
- Ну, смотри сама, только завтра Эдик, наверно, уже унесет их… - разочарованно вздохнула подруга, и тут же закричала одной из одноклассниц: - Танька, пошли ко мне!
- Я провожу тебя? – к Гале подошел незаметно Влад, отчего та подскочила и схватилась за грудь.
- Господи, я так испугалась! Совсем, видно, засыпаю… Пошли, если отключусь, отнесешь меня, - улыбнулась она, отдавая портфель парню.
- Конечно!

- Смотри, смотри, ну прямо жених и невеста! – шептала Оксана Юле – девочки сидели на скамейке у школы, дожидаясь, когда у старшеклассников закончатся уроки.
- Да ну тебя, он мой жених, а не ее, поняла? - недовольно скривилась девочка в ответ, и поднялась навстречу сестре: - Галка, я тебя долго ждать буду? У меня ключа нет, как я домой попаду?
Галя, шаря в кармане фартука, сердито направилась в сторону скамейки: - Что, опять ключ посеяла? Будет тебе от отца сегодня, это уже третий ключ за год!
- Не твое дело, - буркнула Юля, сдергивая ключ с ладони сестры.
- Ты как со мной разговариваешь? - разозлилась, было, Галя, но вспомнив обезглавленную куклу, внезапно ощутила приступ вины: - Ладно, Юль, давай вместе пойдем, а?
Юля хотела фыркнуть что-то презрительное, но и ее грызло неприятное ощущение, которое можно было бы назвать стыдом, хоть она бы ни за что в этом не призналась бы, за испорченную картину.
- А он, с нами? – показала она на стоящего в сторонке Влада.
- Ну-у… - растерялась Галя. – Нет, наверно… Мы с тобой сами, да? Зайдем в магазин, купим батончиков, погуляем. Как думаешь?
- Давай! – улыбнулась Юля, и махнула подруге: - Ксюх, ты иди, я с Галкой домой пойду!
Услышав это, Оксана, сердито топая, подбежала к Юле, уцепилась за рукав ее плаща и, оттащив в сторону, прошипела: – Что, купила она тебя? Юлька, ты что, мы же ей хотели отомстить! А Маришка? А этот вон, дурак, стоит с ней, ты видишь, видишь?
- Ксюх, потом, ладно? Вечером приходи, погуляем, поговорим…
- Ты… Ты… Ты предательница, вот что! Да я с тобой теперь до завтра вообще разговаривать не хочу! – Оксана, окинув уничижительным взглядом Галю, с гордо поднятой головой удалилась прочь, волоча за собой потертый портфель на оборванном ремне.
Галя с извиняющимся видом взяла свой портфель из рук Влада, и беззвучно, одними губами шепнула: - Не провожай.
Тот понимающе кивнул: - До завтра! – сунув руки в карманы, направился к мальчишкам, гоняющим по небольшому футбольному полю мяч.
- Галь, а ты мне мороженое купишь? И сырок «Дружбу»! – Юля в предвкушении прыгала вокруг сестры, совершенно забыв про обиды.
- Посмотрим, если денег хватит… - засмеялась, зевнув, Галя.

***
Дмитрий Сергеевич, в очередной раз осторожно пощупал громадную шишку горным отрогом, или просто, рогом возвышающуюся точно посреди лба, и тяжко вздохнув, вернулся к прерванному занятию – чистке картофеля. Нож опасно соскальзывал с бугристых грязных картофельных боков, очистки выходили толщиной с палец, и предательски громко бухали о дно подставленной кастрюли.
- Дмитрий, если вы опять посрезаете мне половину картошки, то останетесь без ужина, так и знайте! – донесся из недр квартиры мрачный голос Зинаиды Федоровны.
- Да ты... Да ты… - застигнутый на месте преступления супруг остановился в бессильных попытках расшевелить свою фантазию для достойного ответа. – Ты жестокая женщина, Зинаида! Я, между прочим, творческая личность, а не торговка с Привоза! И что это за манера – чуть что, в наряд! Придумала тоже… Рабовладелица! У меня, может, растяжение рук! У меня голова болит! По твоей, между прочим, вине! А я вынужден…
- Творческая личность, да тебе только позволь, и ты картошку в горошек превратишь!
- Вы бы, Зинаида Федоровна, определились бы уж, как ко мне обращаться – на ты, или на вы… Эх, грехи мои тяжкие… Галочку бы сюда, она б помогла своему дедушке... – снова вздохнул Дмитрий Сергеевич.
- Галочку ему! Чужачка она нам, чужачка, как ты это не понимаешь! Я уверена, закончит она школу, и улетит белым лебедем…
Недочищенная картофелина с грохотом полетела в мусорное ведро, Дмитрий Сергеевич встал, и тяжело ступая, вышел в гостиную, где в кресле, поджав под себя ноги, сидела супруга в летнем ситцевом голубом платье, и листала журнал «Бурда Моден».
- Ты! – ткнул он Зинаиде Федоровне грязным пальцем под нос, и зарычал на грани инфразвука: – Ты!!!
- Дмитрий, ты спятил совсем, что ли? Ты чего свои культяпки мне в лицо суешь? – утонченная балерина ошарашено хлопнула мужа по физиономии журналом, словно пыталась прибить на его лбу муху, попав, при этом, плашмя по налитой шишке.
- У-у-уй! – взвыл писатель, отскакивая назад и хватаясь за вновь пострадавший лоб. – Совсем озверела, да? Ой…
- На себя посмотри, кто из нас тут озверел! – огрызнулась Зинаида Федоровна, слегка раскаиваясь в своей несдержанности. – На, вот, чашку приложи, она с холодной водой, - протянула она свой недопитый чай.
- Да иди ты… - отошел на всякий случай от супруги подальше Дмитрий Сергеевич. – Ты мне лучше скажи, чего ты на Галину взъелась? Такая хорошая, добрая, скромная, талантливая девочка, а ты все ее чужачкой кличешь, да и вообще, не любишь, не то, что Юльку.
- Ты и впрямь что ли не понимаешь? – женщина с досадой хлопнула себя по коленям все тем же журналом. - Наталья ее нагуляла, не иначе! Она ни на кого не похожа, разве что, на тебя слегка! А от Витьки там ни капли крови нет. Забыл уже, что она взамуж беременная шла? Хотя, если тебе так спокойнее, можешь считать, что ее в роддоме подменили, так что, как ни крути, не нашенской она породы, а потому - чужая!
- Да с чего ты взяла? Как ты можешь такие гадости о собственной дочери думать? А, даже, если бы и так, то если Галя Витьке не дочь, то тебе-то она внучкой быть не перестала! Думай хоть чуть-чуть что говоришь!
- Знаешь, милый мой, есть такое выражение – не в род, а из рода, так вот, это как раз наш случай…
Дмитрий Сергеевич открыл рот, чтобы объяснить, наконец, этой бестолковой женщине, все, что он думает о ее идиотских выводах и о ней самой, но его перебил длинный звонок междугороднего вызова.
Презрительно фыркнув в сторону мужа, Зинаида Федоровна величаво сняла трубку и поднесла к уху.
- Ну что ты каждый раз сама хватаешься за телефон, это наверно мне, Куприянов из Новосибирска, насчет… - недовольно заворчал Дмитрий Сергеевич и тут же замолчал, глядя на перекосившееся вдруг лицо жены.
Зинаида Федоровна, так и не успевшая ничего сказать звонившему, тряхнула головой, словно приходя в себя, протянула подошедшему к ней мужу трубку с таким видом, словно та внезапно превратилась в ежа – существо, которого почему-то она больше всего боялась, и еле слышно прошипела: - Отвечай сам, это Тамарка Витькина, не могу я с ней…
Дмитрий Сергеевич с изумлением смотрел на жену – она побледнела, ее трясло, капли пота стекали по ее враз постаревшему лицу.
- Слушаю, - неуверенно произнес он в трубку, не отводя взгляда от дрожащей супруги.
- Димка, это ты? – сквозь помехи треск донесся до него голос невестки. – Алло! Алло! Зинка? Ты куда пропала? Девушка, у вас что-то со связью, я ничего не слышу! Алло, Димка, это ты что ли?
- Да… - писатель откашлялся, прочищая горло, и повторил попытку: - Да, это я.
- Так, передай Витюше – где, кстати, они все шляются? Я дозвониться не смогла, полчаса на переговорке уже торчу! Так вот, передай ему – я завтра приезжаю на Кисловодском, третий вагон, двадцать четвертое место, чтобы встретили, я не собираюсь сама тащиться через всю Москву с сумкой! Та-ак, и чтоб к моему приезду подготовили постель, а не раскладушку какую, и не забыли прикупить торт, да котлет свиных нажарить!

***
Черная лоснящаяся громадная кошка сидела на груди девочки и внимательно смотрела ей в лицо. Галя отчетливо ее видела, несмотря на то, что глаза ее были закрыты. Она попыталась их открыть, но веки словно пришили друг к другу.
- Брысь, - еле слышно прошептала она, но кошка ее услышала и… улыбнулась, показав длинные, слегка загнутые вовнутрь клыки. Зверь медленно поднялся, и опустил передние лапы на шею девочки.
- Ма… Мама… - прохрипела, задыхаясь, Галя, чувствуя, как неожиданно твердые, словно копыта лапы давят ей на гортань.
Что-то вдалеке бухнуло, кошка, недовольно зарычав, мгновенно, словно ее сдернули, исчезла, и Галя, тяжело дыша села в своей постели.
- Да что же это такое, как всегда – приходишь домой чуть пораньше, а тут бардак, - послышался раздраженный голос матери. – Хоть бы раз в жизни прибрались сами, без лишних разговоров на эту тему. Хотя бы в такой день…
- А какой сегодня день? – донесся до держащейся за все еще болевшую шею Гали, голос сестры.
- Сегодня у нас с папой юбилей – годовщина нашей свадьбы, могли бы и хоть немного квартиру в порядок привести. Так, я ухожу, мы с папой идем в ресторан, чтобы к нашему возвращению дома было чисто. Не обедали еще, поди? Суп в холодильнике, и картошка, разогреть, надеюсь, сумеете?
- Ой, мам, ты такая красивая в этом костюме…
- Да? Ну хоть что-то… Все, ведите себя прилично.
Негромко хлопнула входная дверь, и в детскую вошла Юля.
- Галка, ты слышала, мама… Ой, Галь, что это с тобой?
- Что? – с трудом выговорила Галя, все еще находящаяся в путах сна.
- У тебя такая шея красная… а сама ты бледная, ну прямо как бумага белая, жуть просто…

еще, еще, еще, дальше.....

Присоединяюсь! Это еще лучше, чем "Лилия..."

Тала
Тамара


***
- … Керчь – Ленинград отправляется с первой платформы!
- Яау… громко сказала, просыпаясь, Тамара, и всхрапнув, подскочила на месте. Она сидела на неудобном деревянном кресле в зале ожидания, шею и спину ломило от неудобного положения, пальцы невыносимо болели – оказывается, она впилась ими в подлокотники кресла так сильно, что на полупрозрачном лаке осталось по три борозды с каждой стороны. Откашливаясь, она подняла руку, и машинально вытерла мокрый подбородок, куда во время сна натекла слюна.
- Зззаразза… Ще чуток расслабилась бы и усе… - она фыркнула, словно ей в нос попала шерстинка, и вытащив из-под кресла сумку, заковыляла на плохо гнущихся со сна ногах в сторону туалета.

- Галь, ты слышала – у них седня юбилей! Они уже семнадцать лет как поженились, ужас, правда? – Юля задумчиво вертела в руках свадебную фотографию родителей. – Они такие старые уже, представляешь?
- Да ладно тебе – старые, - отозвалась Галя, заправляя свою постель и с некоторым недоумением глядя на несколько черных шерстинок на подушке. – Давай… А давай мы и правда, сейчас быстренько все уберем, и приготовим для них что-нибудь? Ну, блины, например… Я умею тесто делать, а ты мне поможешь их жарить.
- Точно! Давай! Вот они обрадуются!
Галя дожаривала второй десяток блинов, не считая неудавшихся, мирно лежащих в мусорном ведре «блинкомов», а Юля заканчивала протирать пыль в гостиной, когда оба параллельных телефона – один в прихожей, другой в спальне родителей синхронно разразились требовательным звоном.
- Юль, возьми трубку, а то я... Ай! – Галя зашипела от боли, зацепив пальцем раскаленную сковородку. – А тоя не могу отойти.
- Ага, - весело крикнула сестра, и выбежала в прихожую.
Через несколько минут она появилась в кухне и молча опустилась на стул.
- Ну, что? кто это был? Мама, наверно? – поинтересовалась, не оборачиваясь, Галя.
- Бабушка, - прошептала Юля.
- Чего она хотела?
- Она… Она сказала, что им звонила эта… И сказала что едет…
- Кто сказала? Кто звонила? Куда едет? – повернулась Галя непонимающе глядя на сестру.
- Тетка Тамарка к нам едет! Завтра приезжает! – Юля невидяще рвала в руках кусочек белого хлеба забытый девочками на столе, несмотря на генеральную уборку.
- Ой… - Галя сцепила руки в замок, и с ужасом окинула стены родной кухни взглядом, словно надеясь увидеть на них опровержение тому, что сказала сестра. – Мамочки…
- Галка, что делать, а? Я боюсь ее! Она… Она страшная! Она нас терпеть не может, сколько раз говорила, что дети это… - она замолчала, пытаясь вспомнить. – А – дети ищадие ада! дети – зло, во!
- Исчадие… - отстранено поправила ее Галя. - Юлька, - словно очнулась она, - бегом, все прятать надо!
- Точно! Опять же стащит все что только можно. И нельзя тоже. В прошлый раз даже трусы мои украла…
Юля сорвалась с места, бросившись в сторону детской – прятать свои сокровища и любимые вещи. Галя кинулась за ней, но тут же вернулась и, схватив чадящую сковородку, бросила ее в раковину, одновременно повернув кран. Зашипело, в лицо Гале ударил поток горячего вонючего пара. Резко выдохнув, она закрыла кран, и выбежала следом за сестрой – прятать драгоценности мамы, которые после последнего приезда родственницы сильно поредели.

***
Наталья уже начала замерзать у входа в ресторан, когда Виктор, наконец, появился, опоздав к им же назначенному времени на сорок минут.
- Вить, ну, сколько ждать можно? – с обидой в голосе сказала Наталья, следуя за мужем, который, едва бросив на нее взгляд, толкнул стеклянную дверь ресторана.
- Ты что думаешь, я по курортам сейчас болтался, или в бане сидел? Я, между прочим, вместо того, чтобы после такой паршивой ночи отсыпаться, тебя в ресторан веду, культурную программу так сказать, тебе обеспечиваю, а ты еще и недовольна. Ладно, проходи, просидим, немножко расслабимся, а то что-то совсем мы в последнее время как кошка с собакой стали.
Наталья робко улыбнулась и, пройдя мимо придерживающего дверь мужа, переступила порог. Виктор игриво шлепнул ее по заду, придавая ускорение, отчего Наталья визгливо подхихикнула, и счастливо вздохнула про себя: - «Все-таки любит!»
- Что будем заказывать? Я уж и забыла, как себя в ресторане вести надо, и что тут подают, несколько лет мы с тобой тут не были… - изучая меню, сказала Наталья, когда они устроились за угловым столиком.
- Погоди немного, сейчас закажем, - вибрирующим голосом отозвался Виктор. и Наталья замерла – так муж с ней разговаривал только в моменты наивысшей нежности, что бывало крайне редко.
- Конечно, хороший мой, - ласково отозвалась она, и робко провела пальцами по тыльной стороне ладони супруга. – Все будет, так как ты скажешь…
- Умница моя, - расплылся в довольной улыбке Виктор.
- Витенька, а помнишь, когда мы с тобой познакомились…
- А вот и я! Я не слишком задержалась? – рядом со столиком возникла несколько запыхавшаяся Елена в шелковом переливающемся алом вечернем платье, на фоне которого простенький, хоть и дорогой костюм Натальи померк, и стал похожим на простую дерюгу.
- А… Э-э… - растерялась Наташа, переводя взгляд с Лены на просиявшего при виде любовницы мужа, и обратно. – у нас тут… Мы… Хотели это… Одни…
- Да, да, я знаю – у вас праздник, семнадцать лет совместной жизни! С ума сойти, как долго, не правда ли? – радостно возвестила Лена, и изящно опустилась на подставленный Виктором стул. – Поэтому я и здесь – ну как я могла пропустить такое событие и не поздравить моих лучших друзей! С праздником, дорогие мои! будьте счастливы! Держи, Натусь!
Она протянула готовой расплакаться от обиды Наталье небольшой сверток, который тот машинально приняла, и тут же положила на столик.
- Ну вот, теперь, когда все в сборе, можно и заказ сделать! – торжественно объявил Виктор, не обращая ровно никакого внимания на выразительные взгляды жены.

Наталья переживала худшие минуты в своей жизни. Она смотрела, как Елена периодически привычно запускает руку в тарелку ее мужа, как отпивает из его бокала, как мимолетно прикасается к нему и приобнимает его, как они вдвоем, так, словно ее, Натальи здесь нет, болтают и смеются о чем-то непонятном и неизвестном ей, и не понимала, что она здесь делает. Когда у нее уже не было сил скрывать слезы, и она была готова встать и уйти, неожиданно поднялась Елена.
- Я на несколько минут, дорогие мои! В дамскую комнату, приведу макияж в порядок, одинокая женщина всегда должна выглядеть на отлично, в отличие от замужней, не правда ли, Натусь?
Заговорщицки подмигнув своей жертве, она величаво выплыла из зала. Наталья незаметно вытерла глаза и взглянула на мужа, собираясь высказать ему все, что накипело. Но тот смотрел на дверь, за которой исчезла Лена.
- Наташ, ты посиди пару минут, я схожу, гляну, чтобы с Ленкой все в порядке было, а то мало ли, дураков хватает, еще пристанут к девушке…
- Что? Ты... Ты... Ты пойдешь за ней следом?! В туалет?! - Наталью трясло от ярости, она привстала, не замечая, что вот-вот опрокинет стол, упираясь в него руками.
- Ну да. То есть, нет, конечно, просто покручусь в коридоре, прослежу, что бы с ней все в порядке было, я слышал, тут недавно на женщину напали. А ты закажи себе мороженого, ты ж любишь.
Виктор снисходительно улыбнулся, и, так и не взглянув на жену, поднялся и быстро ушел.
Ноги Натальи подогнулись, и она без сил опустилась на стул. Рука задела что-то мягкое, женщина бессмысленно взглянула - это был сверток, врученный ей Еленой. Из прорванной ногтем бумаги выглядывал краешек какой-то материи, видимо, косынка или шарф. Прерывисто вздохнув, Наталья резко поднялась, со скрипом отодвинув стул, и подхватив сумочку, быстрым шагом пересекла зал, и вышла за дверь. Оказавшись в полутемном коридоре, женщина остановилась и беспомощно заморгала - она страдала куриной слепотой, и практически ничего не видела при подобном освещении.
- Тут кто-нибудь есть? - изнемогая от смущения, негромко спросила она. Не услышав в ответ ни звука, она дотянулась рукой до стены, и двинулась вдоль нее, надеясь, что та приведет ее хоть куда-нибудь, где будет светло, и можно будет, наконец, найти выход. Как она будет добираться домой по темноте, Наталью сейчас это совершенно не заботило - она стремилась поскорее убраться из этого проклятого места.
Через несколько метров стало значительно светлее, стена окончилась углом, завернув за который она оказалась в небольшом ярко освещенном помещении. Проморгавшись, Наталья увидела на противоположной стене две двери с нарисованным силуэтами мужчины и женщины. Собравшись с духом, она на цыпочках быстро проскочила освещенный участок, чтобы не столкнуться с мужем и его секретаршей. Проходя мимо статуи горниста, стоящей сразу за мужским туалетом, она споткнулась, и на мгновение приостановилась. Негромкий стон привлек ее внимание, и она повернула голову в сторону источника звука. Буквально в одном шаге от Натальи, прячась за горнистом, ее муж, Виктор Евсеев жадно целовал свою секретаршу Елену Рябоконь.

Ну вот интересно, и как же она себя теперь поведет, Наталья? проплачется и сделает вид, что ничего не видела? Фиг с ним, с личным счастьем, лишь бы не потерять налаженный быт?

Тала, всяко может быть

***
Юлька, ты не знаешь, где мои сережки? Никак найти не могу… - Галя в третий раз заглядывала в свою коробочку оклеенную вырезками из открыток.
- Ой, Галь, совсем забыла снять! – схватилась за уши Юля, как раз пробегавшая мимо сестры с ворохом вещей. – На! Ты их на раковине в ванной забыла утром…
- Спрашивать надо было!
- Да ладно тебе.. Слушай, а чего мы бегаем? – Юля, не обращая внимания на то, что часть вещей упала на пол, смотрела, как сестра методично выгребает свое белье в сумку. – Дождались бы мамки с папкой, и спокойно бы вместе с ними все и спрятали, а то торопимся чего-то.. Тетка ж приедет только утром, времени еще полно.
- Ага, как же… Если отцу сказать, что мы тут устроили из-за приезда его ненаглядной сестрички, он бы тут же нас и закопал… Попробуй ему скажи, что она тащит все что видит. Знаешь, что он скажет? – Галя присела на подлокотник кресла и скорчила страшную рожу: - Что??? Вы обвиняете свою родную тетку в том, что она воровка? Три года стояния на горохе голыми коленями без выходных и каникул, без права на амнистию и с обязательным зачитыванием вслух устава ВЛКСМ трижды в день!
- Точно! – звонко расхохоталась Юлька, уронив оставшиеся в ее руках вещи.
Галя тоже смеялась, чувствуя, как на душе впервые за последние сутки становится легче, несмотря на нависшую над их семьей угрозу в виде страшной тетки.
- Слу-ушай, - таинственно протянула Юля, неторопливо собирая свои юбки и трусы в кучу. – А правда, что тетка Тамарка ведьма? Мне бабушка говорила, что она однажды маму чуть не отравила, и бабушку тоже…
- Юль, я не знаю, - растерянно ответила Галя. – В последний раз она к нам приезжала когда ты совсем маленькая была, не помнишь, наверно… Я сама плохо помню, как-то словно в тумане она не вспоминается… Точно помню, что когда она уехала, и маму и бабушку срочно в больницу увезли. А что там с ними было, я не знаю. Ой, Юль, давай скорее, а то скоро, наверно, они уже вернутся.
Девочки побежали к шкафу, стоящему в спальне родителей, и затолкав все что собрали, в пустующий чемодан, лежащий под висящими там платьями мамы, закрыли шкаф на ключ.
- Куда мы его спрячем? – поинтересовалась Юля, задумчиво теребя косу.
- Ну, не знаю, наверно, маме отдадим, это ж ее шкаф. Расскажем ей все как есть и отдадим. Нет, ты только посмотри, на кого мы похожи! – засмеялась Галя. – Ты вся в грязи – и где только нашла такое количество? Карман вон, опять на платье порвала.. а я еще и в муке, красавицы, да и только!
Словно в подтверждение этих слов, с косы Юли неторопливо упал коричневый бант на ногу Гале, и та, подняв его, протянула сестре. В этот момент послышался скрежет дверного замка, на девочек потянуло сквозняком, в прихожей что-то упало. Переглянувшись, сестры одновременно выскочили в прихожую, но к прислонившейся к стене в изнеможении Наталье первой подбежала Юля. Не заметив того, что по лицу матери медленно текут слезы, девочка возбужденно закричала:
- Мам, ты чего так долго? А где папа? Ой, мама, у нас тут такое случилось! Ужас просто!
Наталья машинально вытерев лицо, подняла красные глаза, кажущимися жуткими провалами на лице, из-за размазанной туши. Сначала, казалось, она не видит дочь, но затем ее взгляд сфокусировался на ее почти оторванном кармане. Подняв глаза выше, она увидела перепачканное лицо дочери, старую расчесанную ею царапину, с размазанной вокруг каплей крови, растрепанные волосы с полураспустившейся косой. Наталья побагровела и, выпрямившись, подалась к Гале, молча стоящей позади Юли. Первое, что бросилось в глаза матери – это коричневый бант. который та до сих пор держала в руке. Ярость комом бросилась Наталье в грудь, перехватив дыхание, весь негатив, который она накопила за сегодняшний вечер, казалось, сконцентрировался в этой девочке стоящей перед ней. Стремительно зверея, Наталья бросилась к старшей дочери и обеими руками вцепилась ей в волосы.
- Опять избивала сестру, да, дрянь? Как же я от тебя устала! Как я от вас всех устала! Ненавижу! Ненавижу!
Она дергала Галю за волосы так, словно хотела снять с нее скальп, не обращая на молящие, пронзительные крики: - Мамочка, отпусти! Мама, не надо, мне больно!
- Мама, отпусти ее, она меня не била! Отпусти ее, мама!
- Твари, все твари, - кричала обезумевшая мать, отпустив волосы своего ребенка, звонко хлеща ее по щекам. – Больно тебе? А вот так? А мне, думаешь, не больно?
Испуганная Юля, плача, подбежала к ней и сильно дернула сзади за рукав, крича: - Она мне ничего не сделала! Мама, не бей ее! Она меня не трогала! Я совсем про другое хотела сказать! К нам приезжает тетя Тамара! Мама!
Наталья продолжая кричать что-то уже совсем неразборчивое, по инерции замахнулась еще раз, но внезапно до нее дошел смысл слов Юли, и рука занесенная для очередного удара, остановилась. Мать, часто моргая испуганно посмотрела на рыдающую , скорчившуюся в углу Галю, медленно, словно бы рывками, перевела взгляд на Юлю, и не издав ни звука убежала в спальню.

Истерика с натальей.. А теперь-то как поступит? Что сделает?

Тала
Скажу, но не сейчас

***
Очень скупо, иногда помигивая, купе освещал белесый ночничок, горевший над головой раскатисто храпящего пассажира, лежащего на нижней полке. Кроме него в купе никого не было. До тех пор, пока не отъехала в сторону дверь, открывшись лишь до половины, категорически не желая открываться дальше, и в образовавшуюся щель не протиснулась раздраженная тетка Тамара, волоча за собой несколько распухшую за последние несколько часов сумку. Возможно, хозяйка сумки прикупила гостинцев для любимых родственников? Как бы там ни было, сумка увеличилась в объеме настолько, что понадобились несколько минут безуспешной борьбы с ее идеально круглыми боками, и десяток неистовых проклятий, пока пробка заткнувшая проход неожиданно не проскочила внутрь временного жилища. Тамара по инерции с размаху почти уселась на столик, уставленный всевозможной снедью и бутылками с минералкой.
- А, чтоб тебя, зараза такая! – прошипела тетка, растирая простреленный острой болью зад, и вляпываясь рукой во что-то вязкое и мокрое. – От же ж, хадюка, помидоры он жре! Выходное платье спортил, скотина!
Схватив со стола газету, тетка раздраженно стерла остатки чужого пиршества со своей филейной части, и злобно воззрилась на источник, как она мгновенно решила, своих бед. Очень полный мужчина – одеяло сползло с его смутно белеющего в полумраке живота, продолжал самозабвенно храпеть, лежа на спине.
- Тьфу на тебя! – сплюнула тетка, и принялась рассматривать верхние полки, откуда выглядывали свернутые гигантскими рулетами матрасы. Она потянула один за край, но испугавшись, что матрас свалится ей на голову, подошла к попутчику и бесцеремонно толкнула его в плечо.
- Эй, пузан, хватит храпеть! А ну, быстро встал, командировочный! Еще рано спать, поработай на благо родины!
Храп прекратился, мужчина ошарашено уставился на наглую тетку.
Видя, что нужно реакции не последовало, Тамара продолжила свою агитацию: - Чего вылупился, вставай, вставай, болезный, ишь, пузо какое наел, сплошной комок нервов, небось! Помоги лучше старушке слабой - сыми-ка матрас с верхотуры!
Мужчина окинул противную тетку взглядом, зевнул и, хмыкнув, миролюбиво посоветовал, хриплым со сна голосом: - Для скорейшего набора сил, уважаемая, рекомендую пробежаться рядом с поездом, несчастная вы старушка, а то я прямо вижу, как вас от слабости уже качает, вон, уже и видения начались, на посторонних людей кидаетесь.
Не обращая больше внимания на обалдевшую от изумления Тамару, мужчина повернулся лицом к стенке и закрыл глаза. Но не успела тетка хоть что-то предпринять в его адрес, как попутчик перевернулся на другой бок, сел, и, схватив со стола одну из бутылок, сделал несколько жадных громких глотков. Поставив бутылку на место, он упал обратно на полку, и через минуту уже негромко похрапывал.
Поезд тронулся. Тамара, стоящая столбом посреди купе, пошатнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за стол, зацепив при этом ту самую бутылку, из которой пил попутчик.
- Ах ты… - начала, было, она, но остановилась, глядя на бутылку, зажатую в руке. Ехидная усмешка скривила тонкие губы, и Тамара присев на край полки, с трудом расстегнув свою сумку, принялась копаться в ней. После нескольких минут беззвучных раскопок, она с торжествующим видом выпрямилась, сжимая в руке маленькую баночку из-под майонеза, в которой плескалась темная жидкость. Открыв ее, Тамара осторожно, стараясь не проронить ни капли, отлила немного в минералку попутчика. В какой-то момент мужчина, громко всхрапнув, затих, и Тамара застыла, держа банку над бутылкой. Но негромкий храп возобновился и женщина, со вздохом облегчения поставила бутылку на стол, а банку спрятала в глубине сумки. Кряхтя, она сдернула довольно легко матрас, намеренно стукнув им соседа по спине, и не обращая внимания на крик возмущения, принялась стелить постель.

***
Галя сидела на краю ванны, неотрывно глядя на льющуюся воду. Иногда она погружала в этот небольшой водопадик кончики пальцев, держала их несколько секунд в холодной струе, бездумно наслаждаясь, тем, как вода щекочет кожу, а затем подносила мокрые пальцы к носу, стирала росчерк крови под ним, и вновь любовалась, как разлетаются от пальцев брызги - первые, розоватого цвета, а остальные радужные, сверкающие при свете плафона из чешского стекла. Она ни о чем не думала, просто сидела, представляя, как вода уносит с пальцев потихоньку ту тяжесть, которая с недавних пор поселилась в ней. Хотя, что это она? Эта тяжесть была с ней всегда, с тех пор как она осознала себя, как осознала, что не нужна никому на свете, ну, может быть, кроме деда. Да, ей было больно, но что значит физическая боль? Это такая ерунда… А вот та самая тяжесть, под названием – предательство, да еще со стороны родной матери…
Беззвучно открылась дверь, и вошла сгорбившаяся, поникшая под гнетом собственного поступка, Наталья. Галя заметила ее только тогда, когда та присела перед ней на корточки.
- Доченька… - та вздрогнула – мать никогда еще ее так не называла. - Тебе очень больно?
Наталья протянула дрожащую руку, и вытерла одинокую слезу со щеки дочери.
- Уже не очень… - еле слышно отозвалась девочка, растерянно глядя на опухшие тоскливые глаза матери, обычно серого цвета, сейчас они казались почти черными из-за расширившихся зрачков.
Наталья, не отрываясь, смотрела в лицо дочери, словно пытаясь найти в нем что-то. Галя замерла, боясь пошевелиться – в эту минуту она почему-то опасалась матери больше, чем когда та налетела на нее с кулаками, уж очень страшным оказалось выражение материнского лица. Мгновенно в голове у девочки проскочила картинка – как мама кидается на нее, почему-то, обязательно с рычанием, она, Галя, подается назад, и, не удержавшись на краю ванны, падает назад, ударившись при этом о бортик. Когда перед глазами мелькнуло совсем уж жуткое видение – алое пятно, расплывающееся на белой эмали, Галя сильно, до боли зажмурилась, потрясла головой, шумно выдохнув, открыла глаза и взглянула на мать, по-прежнему неподвижно сидящую перед ней.
Наталья, с трудом удерживая рвущиеся наружу слезы, следила за сменой выражений на лице дочери, она видела, что та в смятении, но не знала, что сказать ей, как утешить, когда у самой душа разорвана в клочья. Испуг, промелькнувший в глазах собственного ребенка, острым кривым когтем рванул сердце, и Наталья, всхлипнув, уткнулась в колени девочки:
- Прости, доченька… Прости меня… Я…. Так виновата перед тобой… Я… Мне… Мне нет оправдания, и… Если бы не… Ваш отец меня предал, Галчонок! Он с другой, и я… Прости.
Галя в растерянности смотрела на затылок матери, слушала ее глухие рыдания, и не знала что сказать. Она чувствовала, что нужно как-то утешит ее, что-то произнести, дать понять, что не держит на нее зла, и не могла заставить себя заговорить с ней, прикоснуться к ней. Но затем, пересилив себя, подняла руку, и неуверенно погладила ее волосы:
- Мама, ты не плачь, пожалуйста… Я не обижаюсь, и… Может, позовем тетю Женю, а?
В груди Натальи все сжалось, она не смогла бы назвать чувство, которое сейчас испытывала. Любовь к дочери? Стыд? А может, жалость к себе? О, нет, она ни за что не призналась бы, что именно последнее чувство превалировало, да к тому же, к нему примешивалось легкое раздражение на то, что ее старшая дочь иногда такая… правильная, но все же…
- Да… Да! Ты права, сейчас я позвоню ей…
Наталья выпрямилась, сделала шаг по направлению к двери, и вдруг, словно что-то вспомнив, развернулась обратно. Галя с ошарашенным видом так же сидела на бортике ванны и глядела на нее.
- Доченька, ведь ты же простила меня, правда? – торопливо поинтересовалась мать.
- Ну… Это… - запиналась дочь. – Я и не обижалась…
- Ты ж моя умница! – дрожащим от какого-то болезненного и горячечного приступа нежности голосом, произнесла Наталья, и выбежала вон.

***
Тамара открыла глаза, пытаясь понять, что же ее разбудило и, увидев прямо над собой потолок, в первое мгновение испугалась, что сбылся-таки ее тайный страх - ее таки похоронили живьем, только в очень просторном гробу, поскольку, для того, чтобы дотянуться до крышки, надо было хорошенько постараться. Ну, или встать на колени, чего в обычном гробу не проделаешь. Но тут гроб как следует тряхнуло, и появившаяся было мысль: «- До кладбища везут, чи шо? Орать, стало быть, надоть, шо жива!» – тут же исчезла, когда по потолку и стенкам замелькали квадратные огоньки, а неопознанный вначале вой идущий почему-то волнами, дал понять, что она лежит не гробу, а в поезде, мимо которого проезжает другой состав. Тут же послышался чей-то длинный, протяжный стон, и Тамара подскочила на месте, окончательно сообразив, где она, и кто может стонать.
Сосед почти висел над полом, удерживаясь на полке только задом и плечами, казалось, еще чуть-чуть, и живот окончательно перевесит, утянет хозяина на пол. Тетке Тамаре не было видно, но по лбу несчастного струился пот, а лицо было бледным до синевы, и скорчилось в гримасе боли.
- Шо, поплохело, сердешный? – с деланным участием поинтересовалась тетка, уперевшись локтем в комковатую подушку. – А ты б до ветру пробежалси, поди, несвежего чегось сожрал.
Мужчина поднял на нее страдающий взгляд, пытаясь осмыслить сказанное, затем, со стоном осторожно сел, кое-как поднялся на слабые подгибающиеся ноги, и, держась за верхние полки, с третьей попытки открыл дверь, и протиснувшись в проем, вытолкнул себя в коридор.
- Вот и молодец, а то ще обгадишься тут, оно мне надоть? Посиди, посиди, подумай, кишечник прочистить полезно, заодно и посторонних женщин оскорблять не будешь, - закинув руки за голову мечтательно сказала тетка. – Надеюсь, у тебя осложнениев не будет… Хотя, с таким-то пузом, поди печенка поганючая, так что… Ох-ти, переборщила я, наверно… Ай, и ничего, ему все на пользу.

***
Женя, выскочив из такси, в очередной раз взглянула на часы – был почти час ночи. Спотыкаясь в темноте слабо подсвеченной фонарями, она побежала к дому Евсеевых. В голове у нее крутилась только одна мысль: - «Вот же сволочь! Ведь я же говорила ей! У Натки сердце слабое, только бы не…»
- Деушка, ку-да эт-то вы напрляетесь одна, и так поздно? – послышался позади нее явно пьяный мужской голос.
Женя не успела отпрянуть, как ощутила на своем плече чью-то тяжелую руку. Она инстинктивно присела, сбрасывая ее себя, и только отскочив на метр в сторону, оглянулась, собираясь тут же сорваться с места, просчитывая про себя куда бежать, но тут же застыла. Перед ней стоял, покачиваясь и глупо улыбаясь, Виктор.
- Деушка, каккая вы быстрая… А поцеловать? – растопырив руки, Евсеев пошел на шокированную Женю.
-Вить… Витька, ты что, совсем сдурел? – рявкнула, приходя в себя она. – Евсеев, козел, очнись уже!
- Евгения? – изумился Виктор, узнавая ее, наконец. – Ты что тут забыла?
- Идиот, - сплюнула Женя ему под ноги, и быстро зашагала в сторону дома.
- А ну... А ну, стой! – крикнул ей вслед мужчина, стремительно трезвея. – Не вздумай ничего Наташке говорить, слышишь? Стоять! Я с тобой еще не закончил! – Цепляясь носами ботинок за выступы в асфальте, он кинулся вдогонку. Женя, услышав позади топот себя, в ужасе влетела в подъезд и помчалась вверх по лестнице.

Вот Виктор дрянь!!

Интересно читать. Пиши. Ждем продолжения .
Аня, пишешь, будто бы сама всё это пережила....

Тала

Ага

Тамара

Спасибо большое, значит, мне немного все же удается вживаться в своих героев, это очень важно для меня...

***
Галя, осторожно ступая, вышла в прихожую и замерла. Кожу под волосами до сих пор дергало, казалось, что еще б немного, и попытка матери снять с нее скальп удалась бы. Нос слегка распух и горел изнутри – Наталья в пылу схватки даже не заметила, что проехалась по нему кулаком, так же пылали и отхлестанные щеки. Девочку слегка лихорадило, видимо, на нервной почве поднялась температура. Но, несмотря на все это, она испытывала острую жалость к матери. Галя только теперь окончательно поняла смысл ее признания – отец ей изменяет! На фоне этого события, свои собственные обиды девочка предпочла задвинуть пока подальше и не думать о них, ведь у мамы горе посерьезнее, чем ее, детские надуманные проблемы.
Галя любила мать, и очень страдала оттого, что всегда считалась в семье тем самым уродом, о котором даже и упоминать стыдно. Сколько она себя помнила, ее воспринимали как нечто чужеродное, раздражающую помеху в их уютной, полноценной и без нее, семье. Нет, она никогда не голодала, была одета так «чтобы перед людьми не было стыдно», у нее был свой уголок, но… Она ощущала себя квартирантом, не заплатившего за постой, но которого жаль выгнать, да еще и кормить приходиться. Она мечтала… Да, она мечтала как это не банально, быть любимой, и не за то, к примеру, что у нее нос папин, глаза мамины, а жесты и мимика бабушки, чего, увы, у нее не было и в помине, а просто за то, что она есть, за то, что она дочь. Ей снились сны. Чаще всего снилось, как ее засасывает вязкое, огромное болото, невозможно вонючее, иногда, просыпаясь, она все еще чувствовала забивший ее ноздри гнилостный запах. А случалось, она видела, как, уже почти погрузившись в зловонную жижу, успевает ухватиться за чьи-то длинные волосы, выскакивает на поверхность, и оказывается сидящей на огромном сверкающем пегасе, серой масти. Пегас взвивается, а внизу вместо болота почему-то пепелище, из которого выглядывают кладбищенские кресты, на одном из них сидит злобно воющая им вслед кошка – Гале еще ни разу не удалось рассмотреть ее цвет. Если бы не дар к воплощению своих фантазий на бумаге, Галя, наверно, уже сошла бы с ума. А так, берясь за карандаш, или кисть, она могла передать бумаге или холсту свои страхи, оставить их там, очищая свое сознание. Это приносило хоть и временное, но облегчение. До следующего кошмара. Но сейчас… Сейчас эти кошмары стали превращаться в реальность. Она чувствовала, что ее жизнь начала походить на то самое болото, преследовавшее ее во снах. Откуда-то потянуло запахом гнили, и послышался отзвук кошачьего мява.
Галя вздрогнула и зацепила рукой неплотно прикрытую дверь, ведущую в кухню.
- Кто там? – послышался надтреснутый голос матери.
Галя, помедлив, вошла.
- Это я, мам…
Наталья сидела за столом, навалившись на него грудью, и бездумно водила пальцем, по розе, нарисованной на клеенке.
- Ты почему еще не в постели?
- Мама, я, что сказать, хотела… Юлька тебе тогда кричала, но ты, видно, не услышала…
- Галочка, ведь я же извинилась... я еще сто раз извинюсь, хочешь? А хочешь, на колени перед тобой встану, мне уже все равно, - Наталья, не отрываясь, смотрела на свои руки, не желая встречаться взглядом с дочерью.
- Мама, да ты чего?! Я просто хотела напомнить, что завтра... То есть, уже сегодня, должна приехать тетя Тамара...
Наталья вздрогнула, словно от удара током, и схватилась за горло: - Господи, да за что же мне это? Только этой ведьмы здесь не хватало…
Начинающуюся истерику перебил протяжный звонок и громкий стук в дверь, видимо, ногами.

***
Влада разбудило чье-то громкое бурчание, и грохот мебели со стороны кухни. Парень подскочил и, схватив стоящую в углу клюшку, помчался на звук. В кухне, на табуретке стояла пошатывающаяся Лена, и увлеченно рылась в навесном шкафчике, громко ругаясь.
- Ленка, ты чего тут…
Договорить парень не успел – испугавшись его голоса, сестра негромко вскрикнула, и начала падать вместе с табуреткой. Влад автоматически вытянул руки, поймал сестру, но, не выдержав ее веса, упал на пол вместе с ней.
- Ой, дурак! – простонала Лена, слезая с живота брата, отчего тот придушенно охнул. – Какого черта так орешь? Так и род… Родимчик схлопотать можно…
- Сама дура! – заорал, приподнимаясь, Влад. – Ты же пьяная как не знаю что! И чего ты туда поперлась в таком состоянии? Убиться решила?
- Много ты знаешь о моем состоянии, - проворчала сестра, со стоном выпрямляясь, и держась за поясницу.
- А что тут знать? – окончательно рассвирепел Влад. – Надралась с папашей моей девушки, да? Решила-таки развалить семью? Как мне Гале в глаза смотреть?
Лена, подняв перевернутую табуретку, и усевшись на нее, неожиданно зарыдала, подвывая: - Ты нич-чего не понимаешь, дурак! Маманя твоей ненаглядной уже получила свою порцию счастья, я может, устала в очереди за ним стоять, я тоже свое хочу! Ты хоть меня пожалей, у меня завтра великий день будет, наверно...
Влад, сев по-турецки на полу, немного помолчав, мрачно поинтересовался: - Лен, а ты его хоть любишь?
- Любишь - не любишь... – фыркнула Лена. - Он мой начальник! И к тому же, за границу ездит.
Влад, изумленно раскрыв рот, хотел что-то сказать, но запнулся, и молча смотрел, как сестра дрожащей рукой наливает из графина воды, и жадно пьет. Наконец, он тихо сказал: - А еще у него двое детей и жена, между прочим.
Лена, со стуком поставив чашку на стол, встала, прошла к выходу, и, приостановившись, кинула через плечо: - А мне плевать на них на всех! У меня, у самой, может... – осекшись, она оборвала себя на полуслове, и выскочила вон.
Влад протяжно вздохнул, поднялся, и полез в тот же шкафчик, что и сестра, проверить, что же она там искала. Отодвинув в сторону посуду, он увидел бутылку с коньяком, на которой не было пробки.

***
Виктор влетел в квартиру, и растерянно остановился в прихожей, не зная, куда кидаться. На кухне никого не было, лишь сиротливо стоял одинокий стакан с недопитым чаем. Он прислушался – в спальне девочек что-то скрипнуло, и вновь стало тихо. Очень аккуратно, медленно разувшись, Виктор старательно, по линеечке поставил ботинки у стены, прошел в кухню, и, включив холодную воду до упора, сунул голову под струю. Через несколько секунд, он, отфыркиваясь, отскочил от раковины, повернув вентиль, схватил кухонное полотенце и принялся яростно растирать волосы, словно старясь стереть с себя хмель, и готовясь к битве. Закончив, он отбросил в сторону полотенце, и вновь прислушался. По-прежнему было тихо. Одним глотком выпив чай из стакана, он решительно направился в детскую.
Прижавшись, друг к другу на одной кровати сидели Юля и Галя, укрывшись одним одеялом и прислонившись к стенке. Юля, положив голову на плечо сестры, дремала, а Галя со страхом смотрела на пошатнувшегося, на пороге отца. Наталья и Женя сидели на другой кровати. Виктор мрачно отметил про себя, что жена старательно избегает глядеть ему в глаза, а вот Евгения, наоборот, с вызовом, почти оскалившись, смотрит на него.
- Поговорим? – почти прорычал Виктор, ни к кому конкретно не обращаясь.
Наталья, вполне ожидаемо, тут же вскинула глаза, и затравленно бросив взгляд в его сторону, умоляюще взглянула на подругу.
- Не о чем ей с тобой разговаривать, - зло бросила Женя, поднявшись на ноги, и уперевшись руками в бока.
- Наталья, - позвал, игнорируя подругу жены, Виктор.
Женщина судорожно вздохнула, и с таким видом, словно бросается в пропасть, встала, и быстро подошла к мужу.
- Пойдем.
- Наташ, - позвала Женя.
- Жень, побудь пока с девочками, ладно? – снова умоляюще взглянула на подругу Наталья, и вышла из комнаты. Виктор последовал за ней.

Громко тикали часы над холодильником. Наталья сидела за столом, и опять обводила пальцем розочку на клеенке. Виктор сидел напротив и молча, следил за ее пальцем.
- Я тебя слушаю, - нарушила, наконец, молчание супруга.
- Женька все врет! – схватил ее за руку Виктор.
- Что – врет? – вскинула голову Наталья, и одним рывком высвободила руку.
Виктор зло перекосился: - Только не надо брехать, что она тебе ничего не сказала! Она не могла не сказать, что я якобы приставал к ней, этого не было! Просто я случайно встретил ее у подъезда, а она как ненормальная побежала вперед, с криками, что я ее хочу изнасиловать!
Наталья ошарашено смотрела на него, не зная, что сказать. Наконец, она выдавила: - Вот даже как... А Ленка тоже все врет?
- Не понял! О какой это Ленке ты говоришь?
- Ну как о какой – о твоей ненаглядной секретарше! – голос Натальи набирал обороты, она говорила все резче и громче. – О той самой, что подносит тебе чай, кофе, себя, в конце концов! И ведь все это делается исключительно по большой дружбе, вы ж у нас друзья, не так ли?
Видя, что Виктор побледнел, Наталья добавила: - А знаешь, как такие подруги называются испокон веков? Шалавами, дорогой мой! Твоя Ленка – шалава!
Смутившийся, было, муж, услышав такое определение любимой женщины, мгновенно озверел, и до хруста стиснув кулаки, сунул их под нос жене: - А вот это ты видела? Никогда не смей так говорить о Лене! Она святая! Никому не позволю порочить ее! - Виктор не заметил, как позади него дверь потихоньку открылась, и на пороге появилась Женя, опасающаяся оставлять Наталью наедине с мужем. - Она мой друг и ничего больше, запомни! У меня с ней никогда ничего не было и не будет! Не тронь своим грязным языком ее и наши отношения! Знаю я, откуда ветер дует! Это все твоя подружка - еврейка! А ты ее больше слушай, она тебе еще и не того наговорит, скажет еще, что у меня Любовь Орлова в любовницах, ты и этому поверишь?
Женя не выдержала: - Не скажу, она для тебя старовата, ты на нее не польстишься, в отличие от своей секретутки!
Наталья вздрогнула. Виктор мгновенно подскочил к Жене, продолжая сжимать кулаки в бессильной ярости.
- Ты… Ты!
- Не тычь, а то тыкалку сломаешь! – ехидно сказала Женя, почему-то совершенно перестав бояться мужчину. – Я тебе не Наташка, меня своими кулачонками не запугаешь. Не хочешь же ты, вылететь аки белый голубь со своего тепленького местечка в райисполкоме? Оно–то тебе всяко дороже всех любовниц, разве нет?
- Да ты… - зарычал Виктор, а Наталья позади него принялась оглядываться в поисках чего-нибудь тяжелого, на случай, если придется спасать подругу, и незаметно взяла с плиты сковородку.
- Правда, я поражаюсь, как это ты не боишься со своей ненаглядной прямо там шашни крутить, - продолжала издеваться Женя. - Будь я на месте Наташки, давно бы уже сходила к твоему начальству с бумагой о твоем моральном облике, хором бы оттуда полетели, красавцы!

Виктор дернулся было, в ее сторону, но услышав исполненный ужаса возглас Натальи: - Витя, нет!!! – остановился, закрыв глаза, борясь с желанием придушить Евгению.
- Лладно… - с трудом выдавил из себя он. – Я ухожу, но чтобы к моему возвращению этой пакости здесь не было! И никогда больше, ты слышишь меня? Никогда чтобы она и близко к моему дому не подходила! Не смей с ней больше общаться, поняла? – Виктор посмотрел бешеным взглядом на супругу.
- Вить… – промямлила Наталья, но муж, не слушая ее, быстро вышел за дверь.

- Юлька, да стой же ты! – шипела Галя, пытаясь удержать сестру за рукав, но та тащила ее за собой как на буксире, целенаправленно двигаясь в сторону кухни.
- Галка, не будь занудой! – присвистывая от возбуждения, шептала та. – Можно подумать, тебе не интересно, что у них там случилось!
- Нет, я и так зна… - начала, было, Галя, но тут же осеклась, поняв, что распространяться она о том, что поведала ей мать, нельзя. – Если папа нас заметит, убьет на месте, не понимаешь, что ли? Да погоди же, отсюда тоже все слышно, не лезь вплотную!
Юля, вырвав рукав пижамы из кулака сестры, прижала палец к губам, и на цыпочках подкралась к кухонной двери.
- Тшш! Слышишь, ругаются!
Галя, вздохнув, подошла ближе, чтобы, в случае чего, отдернуть Юлю в сторону и утащить в детскую.
- Как только замолчат или шаги услышишь, бегом отсюда, поняла?
- Да поняла я, не мешай! – отмахнулась Юля. – Они про Орлову что-то говорят! В кино, что ль, собрались?
Галя, отчаянно переживающая, что сейчас кто-нибудь выйдет и сестре достанется, услышав, что разговор за дверью явно достиг апогея, подобралась ближе, встала между дверью и Юлей, и принялась толкать ее в сторону детской. Мелькнула мысль схватить ее в охапку и утащить силой, но применить ее на практике побоялась, будучи уверенной, что Юля обязательно поднимет шум. Услышав тяжелый топот, она оттолкнула в сторону сестру, собираясь побежать следом, но не успела. Дверь резко распахнулась, обдав ее спину ветром, и над Галей навис отец. Мгновение, и воспаленную на голове кожу пронзила сильнейшая боль – ее вновь схватили за волосы.
- Подслушиваете, засранки? Ну, в том, что ты не моя дочь, я никогда не сомневался, но ты, Юлия! Ты, дочь коммуниста, сама пионерка, где твои мозги? Это она тебя подбила, да? - окончательно озверевший Виктор дергал дочь за волосы, мотая ее из стороны в сторону. Не имеющая сил для того чтобы кричать, Галя, скуля от боли, вцепилась в терзающие ее руки ногтями, пытаясь отодрать их от себя, что привело Виктора в еще больший гнев: - Да я тебя по стенке размажу, дрянь! Руку на отца поднять посмела?
Выбежавшие на шум женщины с криком схватились за руки мучителя, и попытались его оттащить от девочки. От неожиданности он ослабил хватку, и Галя упала на пол. Юля громко плакала, стоя у той же стены, куда успела ее оттолкнуть сестра. Виктор, отпихнув женщин в сторону, склонился над Галей, но подруги вновь подскочили к нему, пытаясь загородить собой девочку.
- Виктор, сегодня Тамара приезжает, слышишь! – закричала Наталья, понимая, что привести в чувство мужа может только упоминание о его сестре. – Тебе надо идти ее встречать!
Женя в изумлении взглянула на нее: - Что ты несешь?
Но Наталья оказалась права – когда до сознания Виктор дошло имя Тамары, он застыл. Резко выдохнув, неожиданно он улыбнулся, словно нажали на переключатель: - Томка… Тома? Когда? Ну?
- В шесть пятнадцать… - всхлипывая, с трудом выговорила Юля. – На кисловодском. Три… Тринадцатый вагон…
- Через четыре часа… - мечтательно закатив глаза, произнес Виктор.
Не говоря ни слова, он быстро обулся, перекинул через руку плащ, и так же молча, выскочил за дверь.

Да он, похоже, Тамаре обрадовался...
Вот наделают черных дел два нехороших человека на пару...

Добрый вечер! Извиняюсь, за некоторый перерыв, неделя была... муторная и тяжелая.
Но я снова в эфире!



***
Лена открыла глаза и уставилась в слабо подсвеченный уличными фонарями потолок, пытаясь понять, что же ее разбудило. К горлу подкатил жаркая волна, грозя выйти наружу. Женщина, прикрыв рукой рот, вскочила, и побежала в сторону ванной. Через несколько минут она вернулась в спальню, шаркая стоптанными тапками и держась за живот. Подойдя к трюмо, она включила стоящую на нем настольную лампу, и, прислонившись мокрым лбом в зеркалу, уставилась в свои покрасневшие слезящиеся глаза.
- Ленка, ты дура… - прошелестела еле слышно она своему отражению. – Какая же ты дура…
Она медленно выпрямилась, не отводя взгляда от зеркала, и неожиданно переменившись в лице, хмыкнула, словно увидела то, что искала: - Хотя… Это мы еще посмотрим! Нас ждет тяжелый бой, но все козыри в наших руках! Вернее… - она неуверенно, словно боясь, положила руку на живот. – А, ладно, прорвемся…

***
- Не понимаю, что у вас там за тетка такая, что только одно упоминание о ней твоего отца мгновенно усмирило? – Женя сидела на кровати Юли, по-турецки обняв подушку, силясь в полумраке рассмотреть лежащую на кровати напротив Галю.
- Ой… - тяжело вздохнула девочка, осторожно массируя ноющую под волосами кожу. – Неужели вам мама никогда не рассказывала о ней?
- Да нет, не припомню, - пожала плечами Женя. – Так, говорила как-то, что у вашего папы сестра есть, она его вместо матери воспитала, да?
- Да… У них отец на войне погиб, а мама потом от туберкулеза умерла. Папе тогда десять лет было. А тетке двадцать. Вот она его и воспитывала. Она как-то мне сказала, что выращивала папу для себя, даже замуж никогда выходить не собиралась, потому что ей кроме него никто не нужен был. А тут мама… Ну, она ее и возненавидела… Только папа в это не верит, говорит, что мама на нее всегда наговаривает, ревнует, хочет, чтобы он только ей принадлежал, хотя все наоборот.
- Ничего себе... – присвистнула Женя. – Это же ненормально! Это же какой-то инц… - она осеклась, и быстро спросила: - А что у вас там за разговоры про ведьм были? я слышала – Юля что-то такое сказала.
- Ну, это все знают, - Галя перевернулась на живот, и потерлась щекой о подушку. – Она самая натуральная деревенская ведьма. То есть, она себя знахаркой называет, но на самом деле…
- Галь, - укоризненно протянула Женя. – Ну, ты же большая девочка, а в ведьм веришь! Нет, я, конечно, могу понять, что твоя тетка ведьма в смысле характера…
- Она ведьма в самом прямом смысле! – рассердилась Галя. – Порчу на людей наводит, сглаз наводит, или снимает, что попросят, то и делает! К ней знаете, сколько людей ходит? Целые очереди выстраиваются, со всего района едут! А когда она к нам приезжала, то вообще… То соли насыплет, то булавки потом с иголками в тряпочках находим, то какие-то вещи чужие, старые подсовывает…
- Слушайте, ну хватит вам уже разговаривать, мы с мамой уснуть не можем! – на пороге стояла Юля в длинной ночной рубашке, усердно растирая кулаком заспанные глаза. – Нам же тоже интересно, о чем выговорите, а прислушиваться уже голова болит…
- Все, все, Юленька, иди к маме, мы уже спим, - мирно отозвалась Женя, вытягиваясь на кровати. – Иди, а то у мамы опять приступ паники без тебя начнется.
Девочка, что-то бурча под нос, вышла, и Галя, проводив ее взглядом, прошептала: - Тетя Женя, а что, папа и правда с этой… тетей Леной… Ну…
- Ох, Галочка… - растерялась Евгения. – Понимаешь, отношения между взрослыми касаются только их, и ты…
-Ладно, теть Жень, я поняла, не продолжайте.
Наступила тишина. Галя лежала на спине, всматриваясь в тени медленно проплывающие по потолку, даже и не пытаясь заснуть, несмотря на предыдущую бессонную ночь.
Женя закрыла глаза, но те, самостоятельно распахивались, словно на пружинах – после пережитого уснуть было решительно невозможно, в голове толпились образы, чьи-то крики боли, ругань, грохот. Постепенно шум слился в общий фон, а на передний план вышел непрерывный гул, подкрашенный переливающимися ярко-оранжевыми отсветами. Женя поняла, что гудит огонь, а крики, которые она слышался до сих пор стали громче, и вот она уже слышит не детские крики боли, и не мужской матерящийся хриплый баритон, а голос своего мужа: - Женя! Не надо, Женя! уходи! Же…
- Теть Жень, а вы дядю Мишу очень любили?
Евгения не в силах раскрыть неведомо когда все же закрывшиеся глаза, вяло ответила, без привычного при упоминании о Михаиле трепетания груди: - очень… Ты прости меня, я так и не смогла забеременеть.. если бы у меня был твой малыш…
- Теть Жень? Вы не засну… – Галя, которая и сама уже находилась в пограничном между сном и явью состоянии, осеклась, поняв, что женщина спит, разговаривает во сне.
- Не-ет… - слабо улыбнулась Женя. – Не сплю. А так хочется. Ты возьмешь меня с собой? Я при… - она зевнула, по-прежнему не размыкая век. - Придумала как! Я знаю, как заснуть. Совсем. И мы будем вместе. Они лежат в твоем шкафчике с бритвами. В банке из-под твоего зубного порошка. Десять штук должно хватить, как думаешь?
Галя, медленно отворачивающаяся было, к стенке встрепенулась и открыв глаза, так резко села в постели, что с нее не упала.
- Тетя Женя, вы, что такое говорите? – в вязкой тишине ее голос Жене показался просто оглушающим, и она, подскочив, растерянно уставилась на смутно виднеющийся силуэт девочки.
- Что такое? Галь, ты чего кричишь?
- Тетя Женя, что у вас в банке из-под порошка лежит? – голос Гали казалось, звенел от напряжения и страха.
- Что? Какая еще банка? – Женя схватилась за внезапно заколотившееся сердце.
- Такая. Вы знаете. Таблетки?
- Какие… А, это… - Женя пыталась стряхнуть с себя оцепенение и заставить себя соображать. – Ну, снотворное… У меня со сном проблемы… Ничего не понимаю – откуда ты узнала про лекарство?
- да вы сейчас сами сказали! – с жаром воскликнула Галя, соскакивая с кровати и направляясь в сторону двери. – Я маме все расскажу, так же нельзя, вы же…
- Да стой, глупая! – Женя с не меньшим проворством соскочила на пол, и, догнав Галю, развернула за локти ее к себе. – Нечего рассказывать! Я совершенно не помню, что только что тебе говорила, я же простор спала, понимаешь? А ты просто-напросто перепугаешь ее, а маме и без того сейчас плохо. Мне снился сон, а ты и всполошилась ни с того ни с сего…
- Правда? А как же те таблетки…
- Ну, лежат у меня в ванной таблетки, ну и что? У меня бессонница, это обычное снотворное, оно в любой аптеке свободно продается, чего ты так испугалась?
Галя неуверенно направилась в сторону своей постели, мучительно пытаясь разобраться в произошедшем. Она чувствовала, что Евгения неискренна, что сама испугана и просто хочет ее успокоить. Не дойдя до кровати полшага, она остановилась, и посмотрела в чересчур бледное – это было видно даже в полумраке, лицо Жени.
- Тогда знаете что? Я ничего не скажу маме, если вы мне кое-что пообещаете!
- Что именно? – насторожилась та.
- Вы сами сходите на свидание, когда вам это предложит какой-нибудь симпатичный человек!
- Хм… Просто на свидание и все? – уточнила растерявшаяся Женя.
- И все!
- Договорились. А теперь идем, наконец, спать, а то уж вставать скоро…