Замучила идея..., Зарисовка.

Да ну...Тута мэтры стадами ходют и я со своим дилетантством в калашный ряд

Кокетка!

и где нашла стада мэтров...

Дамы, я голосую за то, чтобы батюшка питался по первому варианту: с яцами и пальцемпиханой колбаской. А изыски второго варианта можно отдать антигерою - истончившемуся от избытка здоровой пищи представителю "некромафии"

Ой, а я прочитала стада НЕГРОВ.

Ты увидела самую суть!

Медленно выходит, в свободное время записываю.
В общем, начала сначала.

ПРОЛОГ
Жители Темска сторонились погоста возле старинной церкви даже днем и, отстояв службу, уходили не удостаивая кладбища даже взглядом. Прихожане говорили, что уж больно мрачно и зловеще выглядел его ландшафт и в самый солнечный день скрытый падающей от высокого собора тенью, словно траурной тканью. А ночью никто бы не рискнул приблизиться к его добротной каменной ограде, которая ничуть не развалилась, хотя на этом кладбище не хоронили уже очень давно. Люди не приходили навещать могилы с полустертыми временем именами и датами на каменных плитах, слишком много лет назад умерли обитатели этих могил. И только церковный сторож не щадя времени и сил ухаживал за последним пристанищем давно позабытых покойников не давая разрастись сорной траве и кустам шиповника.
Церковь стояла на высоком скалистом обрыве, плоском, как тарелка и оттого что внизу расстилалась зеленовато-синяя гладь моря, напоминала огромный белый корабль с золотыми парусами. И если посмотреть со стороны города, казалось, что купола парят между небом и водой. Это было красивое и величественное зрелище.
А сейчас церковь и кладбище обнимала южная бархатная ночь, такая же сладкая и терпкая, как темное вино из винограда выросшего под жгучим солнцем. В воздухе был растворен аромат душистых трав и холодной мяты, но время от времени откуда-то пробивался запах сырости и могильного тлена, перебивая благоухание и внося тревожную нотку в аромат ночи.
Неожиданно наступила полная тишина. Замолчали сверчки и цикады, исчез шелест травы, только море билось о берег с глухим звуком большого церковного колокола. Послышались шаркающие, крадущиеся шаги тихие настолько, что их могли уловить не уши, а нервы. И сразу же с другой стороны послышался шум и пыхтение поднимающихся в гору людей, которые не скрывали своего присутствия.
По крутой тропинке, которая опоясывала обрыв, как тонкая ленточка, карабкались четверо мальчишек лет двенадцати-тринадцати. Из под их ног предусмотрительно обутых в резиновые кеды осыпались мелкие камешки. Мальчишки подбадривали друг друга срывающимися от усилий голосами и вскоре их растрепанные головы показались из-за кромки обрыва. Благополучно преодолев коварную тропинку, мальчишки сбились тесной кучкой и во все глаза смотрели на освещенное лунным светом кладбище.
Конечно, они оказались тут на спор. Кому же еще могло прийти в голову лезть в темноте на старый погост, как не отчаянным спорщикам и хулиганам, от которых стонала вся округа, включая районное отделение полиции. Однако мальчишки заметно робели, хотя изо всех сил старались не показать этого перед товарищами.
В Темске ходило много преданий о старом кладбище – одно другого страшнее и нелепее. Например, о том, что лунными ночами из заброшенных могил выходят покойники, облаченные в черные одежды, с кирками в руках и до первых петухов ищут что-то среди заброшенных могил. Или о пропавших людях, которые рискнули ночью посетить это место. Еще говорили, что только пьяным ничего не угрожает. Подвыпивший человек мог хоть всю ночь проспать среди крестов и надгробий, и ничего особенного с ним не происходило.
А старики говорили, что под кладбищем, глубоко в земле есть катакомбы и подземный ход, который выходит на поверхность где-то у самого моря. И будто бы спрятано там невиданное сокровище. Еще до войны некоторые смельчаки пытались искать клад, да видно заговоренное это место, никому он в руки так и не дался.
Двое спорщиков должны были принести с кладбища уголок отбитой могильной плиты в доказательство, что побывали там, а два других паренька выступали в качестве наблюдателей и судей. На кону стоял спиннинг, предмет гордости и вожделения любого, кто живет на морском побережье. Выигравший такой царский куш автоматически повысил бы свой авторитет среди ровесников, да и те, кто постарше стали бы относиться по-другому. Мотив для такого приключения был ясен, но претенденты на приз не выказывали особого рвения. Если бы отказ от посещения погоста не мог повредить их достоинству, пареньки немедленно повернули бы обратно.
Мальчишки включили фонарики, долго собирались, переминались и, наконец, двинулись в сторону кладбища, подбадривая друг друга шепотом. Шли они медленно, отчаянно труся и такими неровными шагами, что казались хромыми. Наблюдатели уселись на большой камень и уставились на товарищей перелезающих высокую каменную ограду. На луну надвинулось облако и сразу стало очень темно и жутко, только жалкие лучики фонариков двигались в кромешной мгле, как беспомощные сбитые с толку светлячки. Было понятно, что мальчишки находятся уже на середине кладбища.
Вдруг послышались два отчаянных тонких вскрика, светлые пятнышки фонарей беспорядочно задергались и пропали, будто их и не было. Наступила тишина.
Наблюдатели беспомощно переглянулись и вдруг услышали приближающееся к ним странное шуршание похожее на движение змеи в сухой прошлогодней траве. Раздался резкий крик ночной птицы, которую кто-то вспугнул, и пацаны одновременно взвизгнули и, не сговариваясь, бросились на спасительную тропинку, которая выворачивалась из-под их ног, как живая, кинулись вниз, падая и обдирая руки и колени об острые камни.

Нафиктити, супер. Все думала, а есть то, чего ты стесняешься - оказывается - негров. Вот во всем оригиналка.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Несмотря на то, что еще не наступил полдень, солнце палило землю, как огромный раскаленный шар из расплавленного металла. Раскаленного до такой степени, что на него было невозможно смотреть. Машина Ильи спускалась с горного серпантина, мягко и плавно повторяя все изгибы дороги, но шла на приличной скорости, что заставляло его мать Марию Ивановну нервно сжимать пальцы. Особенно страшно ей было, когда на узкой дороге возникала встречная машина, а уж если попадались автобусы и грузовики, женщина просто прикрывала глаза. Ей казалось, что они сейчас столкнуться лоб в лоб со встречной машиной. После того, как очередной автомобиль проезжал мимо, Мария выразительно вздыхала и нервно потирала узкие ладони.
Илья не мог не видеть этих маневров матери, но не обращал на них внимания пока она молчала. Потому что если ехать с приемлемой для мамы скоростью, они доберутся домой, бог знает когда. А Илье очень хотелось добраться побыстрее.
— Ты не мог бы ехать потише? — не выдержала, наконец, Мария, — у меня сейчас разрыв сердца случится!
Она прикрыла свои выразительные темно-серые глаза и откинулась на сиденье. Илья искоса посматривал на мать. Что ни говори, а Мария была очень даже интересной женщиной, несмотря на свои сорок восемь лет – рослая и статная с гривой кудрявых волос насыщенно медного цвета, энергичным лицом и резко очерченным крупным ртом. Илья был совсем не похож на нее, разве что цветом глаз, изменчивым, как морская вода. И волосы у него были темными и прямыми, а черты лица мягкими, но не размытыми, а правильными и гармоничными.
— Ты хочешь провести в дороге как можно больше времени? — спросил Илья, не сбрасывая скорости.
— Я хочу добраться до дому живой! — довольно резко ответила Мария Ивановна. — Как я устала от твоего упрямства! Надо беречь себя! Самвел мне четко сказал, что тебя подстерегают опасности, особенно за три дня до твоего тридцатилетия!
— Ты же знаешь, что я не верю астрологам! И Самвел твой шарлатан самый настоящий, ничуть не лучше других. Сидит в своей башне, как сыч и дурит народ. Лучше бы те меньше его слушала, мама.
— Ты всегда так воспринимаешь мою заботу о тебе, — подрагивающим от обиды голосом сказала Мария. — А ведь у меня ничего в жизни нет, кроме тебя… И он предсказал, что у тебя начнется черная полоса. Вот мне и хочется, чтобы ты себя поберег! Но ты же ершишься, как подросток…
— Мам, да ладно тебе, — примирительно сказал Илья. — Рассказала бы лучше, как тебе отдыхалось в этом санатории.
— Если ты думаешь, что у меня был хоть один спокойный день, то ты ошибаешься! — Мария Ивановна взмахнула холеной рукой в негодующем жесте. — Я первый раз оставила тебя одного так надолго, а ты такой неприспособленный…и упрямый…и…
— Я же звонил тебе каждый день, — возмутился Илья. — Да и тетя Ульяна каждый вечер ко мне приходила!
— Это ничего не значит. — Мария Ивановна отвернулась к окну, чтобы не видеть проезжавшую мимо машину, промелькнувшую своим ярким глянцевым боком буквально в нескольких сантиметрах от них.
С правой стороны тянулись разноцветные скалы и горы, поросшие соснами, а в низинах раскинулись дубовые рощи настолько густые, что в них было сумрачно даже в такой яркий солнечный день. Поросль молодых деревьев захватила все пространство между величественными дубами, и отчаянно тянулась к солнцу, которое едва пробивалось сквозь мощные кроны. А слева величественно расстилалось море все покрытое бликами, как вечернее платье красотки - блестками. Сегодня его гладь была густо-синей, словно нарисованная художником примитивистом. Вся природа разнежилась от ошеломляющего тепла, щедро изливающегося с неба, и притихла, пережидая жару. Но красота окружающего пейзажа ничуть не захватила Марию. Ей было очень досадно от этой небольшой перепалки. Так у них бывало часто. Сын не хотел понимать, как же сильно мама беспокоится о нем. Да и разве могла Мария объяснить непокорному отпрыску, что всю свою жизнь она посвятила только ему одному! Этого нельзя понять, пока не обзаведешься своими собственными детьми. Кстати, Марией было неоднократно замечено, что самые строгие и требовательные родители получались из бывших хулиганов. А между тем она даже не вышла замуж, чтобы отчим, не дай бог, не обидел ее драгоценного Илюшу! Хотя претендентов на ее руку и сердце всегда было хоть отбавляй. Да она и сейчас вполне может устроить свою судьбу, только не хочет. Да разве поймет это Илья? Как рассказать сыну, как объяснить ему, что она боится, панически боится, что в один непрекрасный момент в его жизни появится та, которая станет его женой и матерью его детей и отодвинет Марию на второй, если не на третий план… Илья красавец, настоящий красавец и никто не будет отрицать, что многие киноактеры и в подметки ему не годятся! Только вот упрям, ох упрям!
Она бросила взгляд на дорогу и вся подобралась.
— Вот, пожалуйста! — недовольно сказала она, — я предупреждала тебя, чтобы ты ехал потише! Неужели трудно было хоть раз в жизни послушать мать?
Сразу за поворотом на узкой обочине притулилась белая семерка с голубой полосой, и впереди стоял энергичный сотрудник ГИБДД с радаром в одной руке, и с полосатым жезлом в другой. Второй сотрудник лениво навалился на баранку жигуленка и наблюдал за подъезжающей машиной Ильи без особого интереса.
— Господи, и как им не жарко! — простонал Илья и остановил машину, подчиняясь требовательному взмаху черно-белой волшебной палочки.
Выходить из машины он не стал, только опустил стекло и стал ждать, когда подойдет работник с большой дороги. Гибедедешник явно не вышел ростом, поэтому решил компенсировать эту оплошность природы невероятным басом.
— День добрый, майор Шмыга. Почему превышаем?
— Да ничего я не превышал, — вяло сказал Илья, покосившись на мать.
— У нас техника! — весело заявил майор Шмыга, потрясая тяжелым радаром. — В машине компьютер стоит, он все-е фиксировает! Не угодно ли посмотреть? Хотите?
— Не спорь с ним, — прошипела Мария Ивановна и широко улыбнулась бравому блюстителю порядка.
— А со мной спорить бесполезно, — доброжелательно заявил майор, очевидно малый обладал не только потрясающим басом, но и недюжинным слухом.
— Ну виноват, командир, — примирительно сказал Илья, — давайте на месте разберемся, без квитанций всяких. Мне не нужны неприятности.
— Неприятности никому не нужны, — назидательно заявил майор. — А почему не пристегиваемся? Разве можно не пристегиваться? Да еще на такой дороге! Ну никакой ответственности у людей…
В это время в патрульной машине зашипела рация и послышалась механическая скороговорка. Второй гибедедешник торопливо выскочил из машины и замахал руками, но майор Шмыга не торопился, не желая расставаться с добычей. Тогда второй заорал, что было сил.
— Да бросай ты их нафиг! Поехали, там авария! Труп! Приказано подтянуться!
Майор Шмыга немедленно развернулся, оборвав себя на полуслове, и рысцой побежал к жигуленку.
— Эй, подождите! — крикнул ему вслед Илья. — Я с вами, я врач, могу оказать помощь!
— Некому уже оказывать, — отмахнулся Шмыга.
— Я анестезиолог, понимаете? Э-ээ, реаниматолог! Тут каждая секунда дорога! – убедительно говорил Илья.
— Ладно, давайте за нами, там разберемся. – Шмыга махнул рукой и нырнул в салон автомобиля.
Патрульная машина включила спецсигналы и понеслась вниз по извилистой дороге. Илья нажал на газ и прочно сел на хвосте у жигуленка.
Мария Ивановна не проронила ни слова. Мало того, что ее сын такой красивый, он еще и такой благородный! Но ехать по горной дороге было по-прежнему страшно. И навалилось какое-то мрачное предчувствие, что не стоило бы им туда ехать и смотреть на эту аварию.

Спасибо! Очень понравилось!
Ждем продолжения.....

Ваша тетя
Тамара
Присоединяюсь!

Ну а вот теперь я воообще не отстану. Да. Буду глядеть и глядеть, нет ли продолжения. Лена.... ты зверь На самом интересном месте.. Я не могу ждать, я не хочуу. дай еще абзацик...ну про то, как доехали. пажалста, пажалста..
я очень прошу, совсем немножечко. Лена, ладно???
(А ты МарьИванну не с меня списываешь?? ) (правда я не так хороша, но поведениее... впрочем, таких мамаш не одна и две, и даже не двадцать

Ой, спасибо, девочки. Сижу и строчу, вместо того, чтобы работать.
Как не остановить бегущего бизона,
Так не остановить поющего Кобзона.

Жигуленок ГИБДД, включив мигалку и сирену шустро бежал впереди, ловко повторяя все изгибы дорожного серпантина. Илья не отставал и следовал за машиной на расстоянии не более десяти метров. На крутых поворотах Мария Ивановна зажмуривалась, затаив дыхание, и только потом расслаблялась и шумно выдыхала, но никак не комментировала ни езду сына, противоречащую их негласному кодексу поведения на дороге - не более девяноста километров в час, ни причину, побудившую его ввязаться в эту странную гонку. Встречные машины прижимались к скалистой отвесной стене, уступая дорогу, пропуская завывающий жигуленок.
По правде говоря, Мария не очень понимала, ради чего стоило вмешиваться в такое сомнительное мероприятие, и чем Илюша может быть полезен на месте аварии – ведь у него с собой не было никаких медицинских препаратов, кроме тех, что лежали в аптечке – бинты, жгуты, зеленка, чем могут они помочь умершему человеку? Кроме того, Мария Ивановна панически боялась покойников.
Конечно, теоретически она понимала, что мертвый человек гораздо безопасней живого, но ничего не могла поделать со своим иррациональным страхом и старательно избегала похорон, непременно появляясь на поминках, чтобы поддержать живущих в их горе. Даже кладбище наводило на нее тяжелое уныние и страх, поэтому, навещая своих покойных родителей с неизменными белыми гвоздиками в руках, она никогда не приходила на кладбище одна. Чаще всего ее сопровождала подруга молодости Ульяна, в крайнем случае - Илья, но никогда она не переступала ограды царства мертвых в одиночестве. А то, что Илья стал реаниматологом, удивляло Марию и даже несколько отдаляло ее от сына, особенно, когда он приходил с очередного дежурства, и по его потухшему взгляду было понятно, что очередной пациент скончался.
Илья не отставал от патрульной машины, и через несколько минут показалось место аварии. Картина была жуткой. И привлекала взгляд, поэтому проезжающие мимо водители и их пассажиры жадно глазели, и ехали помедленней, чтобы успеть все подробно рассмотреть. Зрелище трагедии и гибели тянет к себе людей, как магнит. Зеваки… вслух они могут сочувствовать, сокрушаться, но на самом то деле даже стервятники не получают такой заряд эмоций видя издыхающую антилопу. В душе каждого проезжающего мимо аварии звучали одни и те же слова – «Слава богу, это случилось не со мной!» Напрасно молоденький сержант энергично крутил полосатой палкой, побуждая зевак двигаться быстрее – машины проползали мимо с черепашьей скоростью и к окнам прилипали лица.
Мазда врезалась в скалистый выступ вертикальной стены, что тянулась справа, неприступная и безжалостная, как тюремный забор. Капот был смят в гармошку, покореженные двери распахнуты, лобовое стекло разбито вдребезги, а рядом с передними колесами, лежало тело молодой девушки. Лицо и грудь были прикрыты какой-то тряпкой, на узких руках с длинными пальцами переливались золотыми искрами кольца, изящные ноги в модных босоножках были неловко подвернуты. Мария Ивановна коротко вздохнула и резко отвернулась, обхватив голову руками. Молоденького инспектора рвало в нескольких шагах от места аварии, он стонал, мычал, но никак не мог остановиться, хотя желудок уже был совершенно пуст.
Илья выскочил из машины и бросился к суетящимся возле тела людям.
— Пропустите меня, я врач!
— Тут, брат, не доктор нужен, а поп… — негромко сказал в усы пожилой инспектор. — Молодая совсем… У меня у самого дочка.
— Дайте, я посмотрю, — приблизился Илья.
Илья встал на колени и осторожно снял с лица погибшей девушки тряпку. Он увидел неподвижные мертвые карие глаза, в них не было ужаса, только удивление. Видимо, авария произошла так быстро, что она не успела испугаться, вылетев через лобовое стекло. Девушка была очень красивой, ее лицо, на удивление нисколько не пострадало, но было бледно той особенной бледностью, которой просто не может быть у живого человека. Кровь под ее головой с прекрасными гладкими и длинными, иссиня-черными блестящими волосами пропитала песок обочины. Илья понял, что безнадежно опоздал и хотел опять прикрыть лицо несчастной тряпкой, как вдруг почувствовал какой-то странный толчок в солнечном сплетении, словно кто-то требовательно и мягко нажал ему под дых и спустя секунду отпустил.
Наклонившись, Илья попробовал сделать искусственное дыхание, но когда он нажал на грудину, чтобы провести непрямой массаж сердца, то почувствовал, как шевельнулись костные отломки ребер. Бедная девушка! Сзади послышалась сирена «Скорой помощи», машина резко затормозила, и из нее выскочили двое в белых халатах и бегло глянули на тело.
— Готова… — с сожалением сказал старший из них. — Вызывай труповозку.
Второй склонился над погибшей и повернул ее голову набок.
— Вот черт! — отдернул он руку, — да у нее голова мягкая, как мяч. Череп разбила.
Илья бережно вернул голову девушки в прежнее положение и положил правую руку на ее лицо, чтобы закрыть глаза. В эту же секунду он почувствовал такую резкую боль в ладони, словно с нее одним движением срезали кожу, и одновременно услышал громкий хриплый вдох. Поврежденная грудная клетка девушки задрожала, затрепетала и стала довольно равномерно подниматься и опускаться. Илья отнял руку от ее лица и увидел, что глаза пострадавшей закатились, обнажив полоску голубоватых белков. Илья ничего не понимал, такого просто не могло быть! Ведь он ясно видел, что жизнь уже покинула это тело. И вот девушка дышит, хотя это противоречит всем законам природы.
— Она жива! — срывающимся голосом закричал он вслед уходящим врачам «Скорой», — быстрее, ради бога, быстрее!
Поднялась невероятная суета. Врачи приседали над телом девушки и вскакивали, похожие на танцующих аистов в своих белых халатах. Илья руководил их действиями, и Мария Ивановна заворожено наблюдала за их, вроде хаотичными, но на самом деле такими слаженными действиями и перемещениями. На обочину летели тампоны и пустые ампулы. Вместе с гибедедэшниками, девушку осторожно переложили на носилки. Погрузив их в машину, Илья наладил сразу две капельницы и вылез из «Скорой помощи», которая сразу же укатила. Илья присел на капот своей машины и закурил, не удивляясь, что руки у него подрагивают. Все, что произошло не вписывалось ни в какие рамки и не поддавалось объяснению.
Подбежал майор Шмыга с сумочкой пострадавшей, в руках он держал права.
— Гаспарян Магдалина Самвеловна, — громко прочитал он, - прописана в Темске…
Мария Ивановна выскочила из машины, лишь только услышав фамилию девушки, и бросилась к Илье.
— Магда, это Магда! Боже ты мой! — и глядя на непонимающее лицо сына, закричала еще громче, — это дочь Самвела, астролога!

Отец Георгий был рассеян всю службу, и даже чарующий звон колоколов не смог настроить его на молитвенный лад, как он ни старался проникнуться моментом. Звонница в церкви была на самом деле превосходной и сохранилась с незапамятных времен. Еще во время революции настоятель церкви приказал закопать колокола подальше от греха, чтобы сохранить их в смутное время тем самым спасая храм от окончательного разграбления и поругания. И только в девяностых годах прошлого века колокола были извлечены из тайника, вычищены, отполированы и торжественно водружены обратно на колокольню. Звонарем при церкви сейчас служил Оптин и чудесным образом мог заставить колокола звучать, петь и переговариваться, хотя был самоучкой и сумел овладеть этим искусством без наставников, только послушав, как полагается звучать благовесту в других храмах. Отец Георгий говорил, что у Оптина истинный дар божий.
Служба закончилась, церковь постепенно опустела. Прихожанки в платочках, немногочисленные мужчины и пестро одетые туристы покидали храм и вскоре в нем остались только те, кто имел к службе прямое отношение. Отец Георгий поговорил с казначеем прихода – Ириной и ласково попенял ей, что негоже слишком ревностно относиться к своим обязанностям. Она коршуном налетала на прихожан, заставляя их жертвовать на храм и убеждала жертвовать, как можно больше.
— Так нельзя, — мягко выговаривал ей священник, — пожертвования должны быть добровольными, по велению души, без принуждения...
Ирина ничего не ответила, но отец Георгий видел, что она осталась при своем мнении. Почему-то у него не было сил переубеждать и увещевать ее, поэтому он торопливо благословил Ирину и подошел к лавочке, где старенькая бабушка в темной косынке пересчитывала пачки свечей. Приветливо кивнув старушке, отец Георгий увидел Юрия, неподвижно застывшего перед фреской, на которой было изображено избиение младенцев Иродом. Это было знаменитое на всю округу произведение, и туристы приезжали сюда специально для того, чтобы взглянуть на потрясающую своей правдивостью и трагизмом картину.
Фреска была выписана с таким мастерством, что от нее так и веяло жутью и безнадежностью, смотрящий на нее человек понимал, что ничего в нашей жизни изменить просто невозможно, нельзя. Потемневшие от времени краски кое-где облупились, но это странным образом добавило изображению реалистичности. В центре были написаны пухлые мертвые младенцы, окровавленные крошечные тельца. А над ними, простер руку царь Ирод, с сияющими злобным торжеством черными, как озерца нефти глазами. Его тяжеловатое, мрачное, но красивое лицо выражало злобное удовлетворение. Свет факелов озарял красноватыми отблесками эту сцену, придавая фреске еще большую зловещую правдоподобность.
Но Юрий не смотрел на изображение, его взгляд был абсолютно пуст и неподвижен, словно он разглядывал что-то внутри себя самого. Он замер, как бы прислушиваясь к потусторонним звукам, доносившимся с фрески, и которые мог расслышать только он один. Сторож не заметил приближения отца Георгия и даже не вздрогнул от неожиданности, когда тот положил свою руку ему на плечо. С Юрием случались такие, как он сам называл «провалы», во время которых он даже не понимал где находится, и что вокруг него происходит. И ничего не помнил о том, что делал и говорил, когда его сознание отправлялось в этот странный полет. Юродивый беззвучно шевелил губами и по круглому, сморщившемуся, как от боли лицу текли прозрачные дорожки слез, заливая коричневые от загара щеки. Руки Юрия были безвольно опущены вдоль тела, колени слегка согнуты и казалось, что еще немного и сторож просто упадет от горя и изнеможения.
— Юрий, Юра! — отец Георгий легонько потряс его за плечо, но сторож не оглянулся, и было понятно, что он даже не слышит слов обращенных к нему.
Дурное предчувствие и непонятная тревога, томившие отца Георгия весь день, усилились и обострились так, что грудь и плечи священника стало покалывать, будто иголочками. И сейчас он ощущал какую-то странную слабость, беспомощность перед грядущим злом, растерянность и страх перед неизбежностью. Отец Георгий довольно резко развернул Юрия лицом к себе, тот покорно подчинился, двигаясь неловко как деревянный манекен.
— Кровь… — свистящим шепотом пролепетал сторож, глядя поверх головы священника, — кровь… Грядут темные времена… Быть Темску пусту… Слышите? Они уже в пути…они идут сюда…
— Что ты такое говоришь? — строго спросил отец Георгий, надеясь, что его голос не слишком дрожит, потому что слова юродивого напугали его почти до паники.
Священнику захотелось немедленно выскочить из полутемной церкви, где прихожанки-активистки чистили сейчас подсвечники от потеков расплавленного воска и мыли полы, на жаркое солнце и глотнуть чистого воздуха, напоенного морским ароматом, чтобы прошла эта ужасная гнетущая тошнота, и легкие расправились от полного вздоха.
— Невинные обречены… — прошептал Юрий и, закатив глаза, кулем рухнул на пол с мягким стуком.
Отец Георгий наклонился над ним и схватил за руку, чтобы посчитать пульс. Сердце билось с перебоями, словно отбивая ритм песенки – там-там-там-пам.
— Вызывайте «Скорую»! — закричал отец Георгий, — Юрию плохо!
Он поддерживал сторожа за плечи, словно пытаясь облегчить его состояние. Припадки Юрия не удивляли священника, как-никак инвалид. Да и кто бы чувствовал себя на сто процентов здоровым, получив пулю в лоб? Все побледневшее лицо сторожа покрыли крупные капли пота, и отец Георгий отодвинул с его лба кудряшки, чтобы промокнуть выступившую влагу носовым платком. Круглый, обычно белесый шрам сейчас был багровым, налившимся кровью. Страшная метка…
Отцу Георгию было тяжело и неловко сидеть на корточках, но он не двигался, боясь потревожить Юрия, который впал в какое-то сноподобное состояние, шумно дыша и шевеля губами, беззвучно произносил какие-то слова. Кто-то распахнул обе створки высоких дверей, и солнечный свет упал на пол церкви. Священник зажмурился и снова открыл глаза. С фрески стекала тонкая багровая струйка крови и застывала на плиточном полу расплывающейся маслянистой лужицей. Отец Георгий охнул и зашептал молитву. Прямо на глазах кровавое пятно потускнело, поблекло и пропало. Священник перекрестился.
К воротам подъехала «Скорая помощь» и врач с фельдшером, подхватив чемоданчик, бегом промчались внутрь церкви. Состояние Юрия оказалось не опасным для жизни – просто сильно упало давление. В ход пошли кордиамин и сульфокамфокаин – все, что было в скудных лекарственных запасах бригады.
Уставшие работники медицины не отказались от горячего чая и с удовольствием расположились в церковной сторожке. Оптин отказался от помощи и отнес Юрия домой на руках. Просто сгреб его, по-медвежьи ухнув, и споро потащил по церковному двору. Он всегда опекал несчастного денно и нощно, полностью приняв на себя ответственность за его благополучие, следил за тем, чтобы Юрий был сыт и опрятно выглядел, а еще безропотно выслушивал сбивчивые речи бывшего опера.
Устроив его на постели и прикрыв ватным одеялом, несмотря на жару, Оптин заварил крепчайший чай и выставил на стол твердокаменные баранки и горный мед.
Медики с наслаждением вытянули ноги.
— Ох и денек у нас сегодня! — с чувством сказал врач, откидываясь на спинку стула.
— И не говорите! — поддакнул фельдшер, пытаясь разжевать кусок баранки. — Даже и не пообедали толком…
Врач рассказал, что рано утром их вызвали работники свинофермы, подобравшие на обочине двух мальчишек лет двенадцати, которые не могли говорить и только тряслись, как от холода, пуская слюни и невнятно мыча. Работники решили, что пацаны сбежали из какого-нибудь спец-интерната и недолго думая, вызвали «Скорую». Мальчишки оказались совершенно неадекватны. Один молчал, как воды в рот набрав, и уставившись глазами в одну точку издавал монотонное завывание, другой искусал себе все руки и плакал так, что его глаза походили на два кусочка сырого мяса, и лопотал про какой-то подземный ход, про страшного черного человека, который бросил их под землю. Мальчишек пришлось отвезти в психиатрическую лечебницу.
— Потом эта ужасная авария! — покачал головой фельдшер. — Девушка казалась совершенно мертвой, такие травмы несовместимы с жизнью, а вот поди ж ты! Организм победил смерть. И даже есть надежда, что она поправится окончательно.
Далее их бригада посетила не менее восьми стариков и старушек, испытавших сердечный приступ или сосудистый криз.
— А теперь вот к вам… — закончил врач, шумно прихлебывая чай. — Спасибо, что дали передохнуть.
«Скорая» уехала, а отец Георгий никак не мог собраться с силами, чтобы идти домой. На постели недвижимо лежал Юрий, а в уголке не поднимая глаз, сидел на табурете мрачный Оптин. Вместо того чтобы подняться, священник вылил остатки чая из заварочного чайника себе в чашку.
— Цыгарки, какой не будет? — обратился он к Оптину.
Звонарь пошарил на полке и протянул отцу Георгию початую пачку сигарет. Оптин не стал говорить, что священнику не положено баловаться табаком, а только подвинул на столе спички и поставил консервную банку, служившую в этом домике роль пепельницы. Священник вытянул сигарету жадно и быстро, и вышел из домика, едва кивнув Оптину, и задержав взгляд на разметавшемся на большой подушке Юрии.
Вяло передвигая ноги, отец Георгий дошел до ворот и прикрыл ажурные створки. Потом повернулся и уставился на старое кладбище. На погост падала тень от церкви и листва кустов, трава и немногочисленные цветы казались темными, странными, будто предназначенными именно для того, чтобы расти на кладбище. Что же не так с этим обыкновенным, в сущности, местом? Священник не был суеверен, он был истово религиозен и многие традиционные представления мирян о том, каким именно должен быть священнослужитель, рассыпались в пух и прах, столкнувшись с его жизнерадостностью.
— Бог создал человека для счастья! — часто повторял отец Георгий. — И только мы сами омрачаем радость бытия своими нечистыми мыслями, делами и поступками! Надо находить счастье в обыденных делах, надо помогать друг другу, не ожидая вознаграждения. Тогда и жизнь будет легкой и счастливой.
Не все понимали высказывания отца Георгия и забрасывали его вопросами об аде, божьем наказании, гневе господнем и страхе божии.
— Больно вы своих отцов в детстве боялись… — парировал батюшка, объясняя прихожанам, что бог - отец человеков и так же огорчается, когда его дети ведут себя неразумно.
Но сейчас от его природного оптимизма не осталось и следа. Напряженно вглядываясь в панораму кладбища, отец Георгий силился понять, что же его так тревожит, но ничего подозрительного не заметил. Все выглядело так же, как и всегда. Неужели у него просто разыгралось воображение, или жара действует?
— Отец Георгий! — раздался сзади глуховатый голос Оптина. — Не нравится мне, что тут происходит. Да и люди сюда по ночам приходить стали, а это уж совсем ни к чему…
— Кто? — коротко спросил священник, стараясь справиться с колючими мурашками страха.
— Да вот сегодня на рассвете я тут джип видел. Самвела этого, который астролог… — отозвался Оптин. — Мимо ограды проехал. Медленно так…

Ваша тетя

Еще!