Что мы знаем о знаменитых людях?, Немножко истории.

Продолжу тему Фета (раз уж мы так плотно на классических русских поэтов подсели). Оригинальничать или писать монографию не буду, а лишь ограничусь отрывком из книги одного современного литературного критика:

"Фет и на самом деле был настоящим помещиком: сперва купил одно небольшое имение, потом еще, гораздо больше, а потом даже и дом в Москве. Правда, ему всю жизнь пришлось добиваться дворянского звания, даже поступить ради этого на военную службу, но одновременно с его повышением по службе повышался и ценз, необходимый для получения этого звания. И вообще, судьба обошлась с ним несправедливо, ведь дворянское звание полагалось ему от рождения, но получилось так, что потом ему всю жизнь пришлось за него биться. И все из-за темной истории, связанной с женитьбой его отца, Шеншина, на госпоже Фет, лютеранке, которая, будучи уже беременной, сбежала с ним от мужа! То, что этот муж, то есть настоящий отец Фета, был ко всему прочему вроде бы еще и еврей, придает всей этой ситуации особенно пикантный смысл.
Уже практически перед смертью Фету все-таки удалось получить и звание и фамилию — Шеншин. В конце жизни он вообще стал богатым человеком, то есть получил все, о чем мечтал. Есть что-то волнующее и в смерти Фета. Говорят, он тяжело болел и, желая прекратить свои страдания, схватил кинжал. За ним погналась горничная, убегая, он поскользнулся и со словами: «Черт!» — упал и умер. Правда ли это? Но все равно красиво! Такое впечатление, что из множества нелепых деталей, жестов и поступков вдруг родилась еще одна строчка его стихотворения. Самая последняя! «Шепот, легкое дыханье, трели соловья…» — эта строчка Фета, насколько я помню, вызвала бурную и крайне негативную реакцию Чернышевского, который в одном из своих писем даже написал, что «такие стихи может сочинить и лошадь». Самого же Фета Чернышевский назвал «идиотом, каких мало»… Не помню уже, где я натолкнулась на это письмо Чернышевского, но его суждения навсегда оставили в моем сознании неизгладимый след. Видимо, потому, что Чернышевский, сам того не желая, как бы задал амплитуду колебаний русского духа: от крайнего эстетизма до полного и беспросветного уродства.
Правда, Чернышевского Фет тоже не переносил, и когда прочитал его роман «Что делать?», то вообще пришел в ужас и написал такую злобную статью, что даже известный реакционер Катков отказался ее печатать. Но мне кажется, Фет мог бы и не реагировать столь бурно на творчество Чернышевского. Теперь, по прошествии времени, совершенно очевидно, что если бы этого противостояния в русской литературе не было, то его стоило бы придумать. Кажется, раньше в Испании знатные дамы специально носили с собой маленьких обезьянок, чтобы те своим уродством еще больше оттеняли их совершенство и красоту. Вот роль такой уродливой обезьяны, по-моему, невольно и взял на себя в данном случае Чернышевский, так как его собственное творчество замечательно оттеняет эстетизм поэзии Фета, делая ее еще более совершенной и волнующей."

Вот никогда мне не был симпатичен Чернышевский.

А Фет, он Фет. Одно то, что на его стихи столько романсов...

Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви,
И старый яд цепей, отрадный и жестокий,
Еще горит в моей крови.

Хоть память и твердит, что между нас могила,
Хоть каждый день бреду томительно к другой,-
Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
Когда ты здесь, передо мной.

Мелькнет ли красота иная на мгновенье,
Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю;
И нежности былой я слышу дуновенье,
И, содрогаясь, я пою.

______________________
А Майкова жалко, до 25 лет не дожил. Вот бедняга...
Разгоряченный, после застолья, решил поплавать...и все. Удар.

Лена, да Чернышевский при жизни вообще мало кому был симпатичен. Просто в школе нам про это ничего не говорили, изображая, что все носители радикальных взглядов XIX-го века по умолчанию были друзьями. А на деле никто из прогрессивных писателей того времени (чахоточного параноика Добролюбова я к ним не отношу) Чернышевского не любил. Толстой писал о нём: "Срам с этим клоповоняющим господином. Его так и слышишь тоненький, неприятный голосок, говорящий тупые неприятности и разгорающийся еще более от того, что говорить он не умеет и голос скверный… И возмущается в своем уголке, покуда никто не сказал цыц и не посмотрел в глаза". Тургенев говорил: "Ах, да! чуть было не забыл… Григорович!.. Я имел неоднократно несчастье заступаться перед Вами за пахнущего клопами (иначе я его теперь не называю) — примите мое раскаяние — и клятву — отныне преследовать, презирать и уничтожать его всеми дозволенными и в особенности недозволенными средствами!.. Я прочел его отвратительную книгу, эту поганую мертвечину, которую „Современник“ не устыдился разбирать серьезно…". Достоевский в своих записных книжках отмечал: "Г-н Чернышевский что-нибудь вычитает и ужасно обрадуется новому знанию - до того обрадуется, что ему тот час же покажется, что другие еще не знают из того, что он узнал. Он так и сыплет познаниями и учит всех бе-а-ба." и далее "Желчевик, смешно разнузданный, невежественный". Герцен, вначале симпатизировавший Чернышевскому, после личной встречи охарактеризовал Чернышевского, как одного из тех людей, которые напоминают "монахов, из любви к ближним доходящих до ненависти ко всему человеческому и проклинающих все на свете из желания что- нибудь благословить". Про Фета я уже писал. В общем, если бы не Ленин, то Чернышевский был бы давно уже забыт навсегда.

Господи, как это всё интересно!
Леночка, Сандерс, спасибо, что не даете деградировать...
И еще лишний раз убеждаешься, какое же это благо инет...
Я вас

Тома, всегда пожалуйста!

Стоит, пожалуй, сказать за что я не люблю Добролюбова. За многое. Он умер в 25 лет, но почему-то твёрдо был уверен, что, недолго поработав учителем у князей Куракиных и репетитором в Кадетском корпусе, он точно знает что не так в системе образования. Был чистым типом рафинированного западника, не видевшего страну дальше столицы. Типичный образ революционера-говоруна, не желавшего ничего делать, но только говорить, столь хорошо описанного в "Бесах" Достоевского. Вещал о новой морали, а сам писал стихи сожительнице-проститутке.
Впрочем, не этим всем он мне неприятен. Неприятен же он мне своей пропагандой постоянной действенности, которая зачастую всего лишь мышиная возня. "Шумим, братец, шумим!" - как говорил Репетилов в "Горе от ума". Добролюбов не был на каторге, как Достоевский, не был вынужден жить в эмиграции, как Герцен. Он просто шумел, как и Чернышевский. Неприятен мне Добролюбов тем, что в своих критических статьях он смещал акценты с точностью до наоборот - Катерину, деревенскую дуру, не нашедшую ничего лучше, чем просто утопиться, возвёл до мученицы, "луча света в тёмном царстве". Обломова же, спокойного безвредного человека, определил во враги некоего "просвещённого общества". За оценку Обломова я его особенно и не люблю. Зададимся простым вопросом: что лучше - поднимать бурю в стакане воды, гневно обличая и призывая, но не делая при этом ничего (сходного персонажа в "Сёстрах" А.Толстого возмущённые солдаты просто убили); или действительно не делать ничего, полагая, что "пользы от меня немного, но зато вреда никакого"? Как-то несколько лет назад, в одном бесплатном журнале, я наткнулся на ироничную, но совершенно поразительную и точную характеристику Обломова: "Обломов есть наш русский Будда". В самом деле, Обломов ведь есть прямое воплощение даосской концепции у-вэй, концепции непротиводействия естественному ходу вещей во Вселенной. Может это и не слишком-то хорошо в социальном плане, но что же тут плохого? Добролюбову, конечно, этого было не понять. Он жил как акула, которая начинает задыхаться, если остановится. В своей статье "Что такое обломовщина?" воспалённый туберкулёзом разум Добролюбова пламенно обличал: "Но вот в чем главная беда: он и вообще жизни не умел осмыслить для себя. В Обломовке никто не задавал себе вопроса: зачем жизнь, что она такое, какой ее смысл и назначение?" Обломов мог бы ему ответить - а зачем задумываться? Ведь можно просто жить. В михалковской постановке "Обломова" (был, всё-таки Михалков замечательным режиссёром, однако после "Урги" он, как говорится, весь вышел), значительно переиначенный режиссёром, но, тем не менее, показанный с интересной стороны Обломов отвечает Штольцу: "Ну проживет золотопромышленник еще сто лет, заработает еще сто Обломовок, а зачем? Все думают только о том, что вредно, что полезно, у кого лечиться, на какие воды ездить. Все думают о том, как жить. А зачем - никто не хочет думать". Вот и Добролюбов думал только над вопросом "как", но не "зачем". Невольно вспоминаются слова Демиурга из "Отягощённых злом" Стругацких: "Все они хирурги или костоправы. Нет из них ни одного терапевта". Добролюбова возмущают слова Обломова, когда тот описывает преимущества своего положения: "Разве я мечусь, разве работаю? Мало ем, что ли? худощав или жалок на вид? Разве недостает мне чего-нибудь?" Однако с точки зрения, например, "Дао-Дэ Цзин", основного канона даосизма, Добролюбов был очень глупым человеком. Ещё 2 тысячи лет до Добролюбова было написано: "Лучше ничего не делать, чем стремиться к тому, чтобы что-либо наполнить", "Это были те, которые, соблюдая спокойствие, умели грязное сделать чистым. Это были те, которые своим умением сделать долговечное движение спокойным, содействовали жизни. Они соблюдали дао и не желали многого. Не желая многого, они ограничивались тем, что существует, и не создавали нового", "Вода - это самое мягкое и слабое существо в мире, но в преодолении твердого и крепкого она непобедима, и нет ей на свете равного" - что из этого не подошло бы к Обломову? Я вовсе не собираюсь делать Обломова иконой или превозносить его некие достоинства, коих у него и вообще не было. Речь тут вовсе не о достоинствах. Гончаров написал великую книгу и, полагаю, как истинно великий писатель, создал даже больше нежели хотел. "Обломов" для меня по большей части книга философская, несмотря на то, что самым значительным произведением Гончарова (нет, всего его я не читал) для меня является "Обрыв".
Раздражает меня и то, что Добролюбова нередко ставят в один ряд с Лермонтовым - оба умерли примерно в одном возрасте, оба были "героями нашего времени", "глашатаями новой эпохи", и т.д. Лермонтов не был досужим говоруном, как Добролюбов, он воевал. Лермонтов был писателем, а не критиком, как Добролюбов. Да и вообще, и Печорин, и, в особенности, Арбенин, не были людьми действия. Арбенин в "Маскараде" говорит Нине:
"И что за диво? у других на свете
Надежд и целей миллион,
У одного богатство есть в предмете,
Другой в науки погружен,
Тот добивается чинов, крестов — иль славы,
Тот любит общество, забавы,
Тот странствует, тому игра волнует кровь...
Я странствовал, играл, был ветрен и трудился,
Постиг друзей, коварную любовь,
Чинов я не хотел, а славы не добился.
Богат и без гроша был скукою томим"
Так уж ли далеки эти слова от восприятия мира Обломовым? Просто тёмный его вариант...

Ну вот его цитата, которую даже Википедия упомянула:

Очень характерная цитата для него самого

А я еще краткий обзорчик принесла. Самого путешественника читала и очень смеялась, он рассказывает такие случаи...и с юмором. А это немножко про него.

Александр Миддендорф первый из плеяды знаменитых русских путешественников – исследователей 19 в. – Миклухо-Маклая, Семенова-Тян-Шанского и Пржевальского. Это он открыл «эпоху замечательных путешествий, примером своим показав, как много может сделать ученый, если он, не щадя своих сил, рискуя самой жизнью, идет по неведомым тропам…».

Миддендорф был ученым больших масштабов, крупнейшим сибиреведом и пионером туркестановедения. Ряд научных дисциплин, таких, как мерзлотоведение и зоогеография, появились благодаря самоотверженной работе ученого. Огромный вклад внес Миддельдорф и в этнографию, ведя подробные записки об обычаях и быте народов севера, Сибири и Средней Азии.

Впервые он дал подробное описание труднодоступных районов Сибири и Дальнего Востока, бывших до этого белыми пятнами на карте России. Открыл Миддендорф для дальнейшего исследования Таймыр, Шантарские острова и Приамурье. «Надобно уметь продовольствовать себя охотой или рыбной ловлей, и еще лучше всякого кочевника надо иметь гибкую готовность и сноровку то управлять парусами, то обращаться с собаками, оленями или лошадьми, то быть гребцом, то неутомимым пешеходом, чтобы так или иначе сделать что-нибудь свыше обыкновенной возможности», – писал ученый о быте естествоиспытателя.

Александр Миддендорф родился 16 августа 1815г. В Лифляндии в семье обрусевших прибалтийских немцев. Его отец был директором гимназии, затем в течение 17 лет — Главного педагогического института, из которого впоследствии вырос Санкт-Петербургский университет. Еще во время учебы в гимназии Александр увлекся изучением природы и путешествиями. «Лишь только мне минуло десять лет, - вспоминал он, - как я получил от моего отца, отличного педагога, ружье, и с тех пор с одним старшим товарищем часто проводил дни и ночи на болотах и озерах Лифляндии».

В возрасте 17 лет поступил на медицинский факультет в Дерптский университет и через пять лет окончил его в звании врача. В 1839 году был назначен адъюнкт-профессором на кафедре зоологии Киевского университета, однако вскоре оставил преподавание. В 1840-м участвовал в Лапландской экспедиции натуралиста Карла Бэра, во время которой исследователи на лодке обошли северный берег Кольского полуострова и совершили несколько походов вглубь материка.

В 1842 году Петербургская академия наук поручила Миддендорфу организовать экспедицию в Северную Сибирь и на Дальний Восток. Во время экспедиции ученый впервые описал огромное плато Путорана, по площади сравнимое с современной Великобританией. Также он стал первым исследователем полуострова Таймыр, Северо-Сибирской низменности, южного побережья Охотского моря и других природных объектов. Обработка собранного за экспедицию материала заняла 13 лет. К ней были привлечены многие видные ученые. Результаты исследований, сведенные воедино, стали на то время наиболее полным естественноисторическим описанием Сибири, как самой обширной части империи.

В ходе экспедиции Миддендорф также определил южную границу распространения вечной мерзлоты, открыл зональность в распространении растительности и обстоятельно классифицировал сибирскую фауну. Большое внимание он уделил условиям питания животных и среде их обитания. В 1850 году Миддендорф стал экстраординарным академиком — получил должность сверх установленного штата. Миддендорф был также известен как ипполог, ему было поручено ознакомить с коневодством военных. Ученый участвовал и в устройстве российских государственных конных заводов. Печатался в «Журнале коннозаводства». Также считал возможным одомашнивание и разведение лосей, доказав целебные свойства лосиного молока. Лосиные фермы обустроенные по рекомендациям Миддендорфа существуют и сейчас.

В 1852 году был избран ординарным академиком, а в 1855-м — непременным (постоянным) секретарем Академии наук. Но деятельная натура ученого не позволила ему оставаться на спокойной административной работе. Несмотря на ухудшавшееся здоровье, которое он подорвал в трудных экспедициях, роя шурфы, замерзая в снегах и проваливаясь в болота, Миддендорф исследовал Барабинскую степь, лежащую в пределах нынешних Новосибирской и Омской областей, Ферганскую долину, в составе Кокандского ханства присоединенную к Российской империи.

Последние годы жизни Миддендорф занимался изучением скотоводства в Прибалтике, принимал участие в устройстве сельскохозяйственных выставок, отдавая много сил селекции для улучшения породности молочного скота. Но здоровье ученого продолжало ухудшаться, и 20 января 1894 года Александр Миддендорф умер в своем имении в Прибалтике, возрасте 79 лет. На его могиле стоит памятник – большой необработанный камень с табличкой, на которой по его желанию, написано только имя великого ученого, без перечисления званий.

Присоединённое изображение (Нажмите для увеличения)

Немножко не о людях, но тоже история.

Первая мировая война показала, насколько остро стоял вопрос развития отечественного автомобилестроения. Единственным поставщиком машин для армии был Русско-Балтийский вагонный завод, но он выпускал всего лишь несколько сотен машин в год, которых конечно не хватало для нужд армии. Приходилось закупать недостающие автомобили у союзников. А когда немцы в 1915 году подошли к Риге, завод пришлось эвакуировать в Петроград. Выпуск упал до 25 машин, включая отремонтированные.

Необходимо было решить проблему кардинально, и было решено построить новые автомобильные заводы. Самым серьезным участником этого проекта стало акционерное Автомобильное Московское Общество, и к октябрю 1917 года строительство завода АМО было закончено на 75 процентов. Завод начал приводить в порядок и ремонтировать имеющиеся импортные грузовики, чтобы поддержать на ходу разномастный и разбитый войной парк.

А собственное производство грузовиков началась только в январе 1924 года. На заводе сохранились два эталонных грузовика Фиат и комплект итальянских чертежей. Их тщательно изучили, документацию уточнили и переработали с учетом наших условий и технологических возможностей. Руководил этой работой и подготовкой производства инженер Владимир Ципулин, который еще до революции стажировался на автозаводе «Даймлер» в Германии, а в гражданскую служил в автомобильных частях, где получил громадный практический опыт ремонта и эксплуатации техники. Позже, Ципулина репрессировали и расстреляли.

Первые АМО делались буквально «на коленке». «Балки передних осей, продольные брусья рам ковали ручными молотами. Заготовки коленвалов высверливали из стальной плиты и потом кувалдой отбивали лишние куски металла, а после обрабатывали на токарном станке и вручную шлифовали. Вручную выколачивали и облицовку кабины, капот, крылья. Собирали машину на стапеле, установив раму на козлы. Места крепления деталей и узлов отмечали мелом, что не подходило, подгоняли и подпиливали…».

Первый грузовик бригада слесарей Николая Королева собрала в ночь на 1 ноября 1924 года. Испытывал авто сам Ципулин. Когда двигатель завелся, и грузовик медленно тронулся с места, вся бригада ликовала и кричала «ура!», провожая машину в первую, пробную поездку.

6 ноября закончили сборку первой партии в 10 машин. Свежая алая краска на них еще не успела высохнуть, когда «десять красных АМО» двинулись 7 ноября на демонстрации по Красной площади впереди колонны автозаводцев. Головной АМО-Ф15 украшал лозунг «Рабочий-хозяин строит автопромышленность, которой не было у капиталиста-хозяина».

Первые грузовики советские люди встретили тогда с энтузиазмом. Выпуск этих машин безо всякого преувеличения и идеологической подоплеки был большим достижением для молодой советской автомобильной промышленности. Три АМО Ф15 из первой десятки 24 ноября отправились в испытательный пробег и успешно прошли без поломок 2000 км. Это была победа.

Летом 1925 года два АМО участвовали во всесоюзном пробеге по маршруту Ленинград - Москва - Курск - Москва. Русские АМО оказались достойными соперниками иностранным грузовикам и продемонстрировали надежность и прочность конструкции.

Завод АМО наращивал выпуск грузовиков. Если за 1925 год он сделал 113 машин, то в 26-м уже 342. В то время на предприятии работало 1507 человек.

Серийный АМО Ф15 два раза модернизировался. Ускорило работы по модернизации машины назначение на АМО нового директора — Ивана Алексеевича Лихачева. «Завод сам выпустил целый ряд спецмашин на базе модели «Ф-15», а также поставлял шасси для них на другие предприятия. Это и кареты скорой помощи, и пожарные машины, автобусы — 14-местные пассажирские и почтовые, и даже… штабной легковой 8-местный автомобиль с кузовом фаэтон...».

На шасси «Ф-15» для Красной Армии выпускался бронеавтомобиль БА-27,на базе АМО был сделан даже специальный инкассаторский броневик для перевозки денег. Тогда, особенно в условиях НЭПа, такая машина была очень нужна. Уже в 1930 году АМО обошел итальянский Фиат по числу выпущенных машин и произвел 3227 грузовиков.

Машины с маркой «АМО» участвовали в строительстве ЧТЗ и Магнитки и выпускались до 1934 года. Это был уже не Фиат, а модернизированная и усиленная с учетом наших дорог копия американского грузовика «Автокар». Результатом следующей модернизации стал ЗиС-5 — легендарный «захар».

Потомок завода АМО - ЗИЛ, пережил в 90-е годы немалые трудности, удержался на плаву и является старейшим в России предприятием автомобильной отрасли. В 1992г. аббревиатура АМО, вошедшая в историю, снова появилась в названии предприятия.

Прочла об Александре Миддендорфе. Какие великие люди были... великие ученые. Никогда о нем не слышала, к сожалению...
Было интересно узнать... и про машины тоже. Леночка, СПАСИБО.

И еще. Пост о Миддендорфе увидела только сейчас... новенькие пишут по пару строк во всех старых темах... в этом мусоре темы наши теряются.... и это уже не первый раз...

Том, а какого юмора был человек!))) Я прочитала его мемуары, там такие казусы описывает. Как их богатый северный князек кормил в гостях - топленое масло и жир всякий - роскошь. Наша экспедиция поголовно с приступами панкреатита свалилась. А его помошнику песец, чуть мужское достоинство не откусил, когда тот ночью в туалет вышел. Еле отцепили.

И сколько лишений перенесли. Большие люди, большие цели. Это тебе спасибо, что обращаешь внимание на эту тему.

Лен, спасибо за всё! Всё познавательно и нужно. УЗНАЮ НОВОЕ! Ура!!

Ну почему, ну почему наши воротилы загнули столько промышленности и производства? Это всё уму непостижимо. Как мы могли бы жить...

Спасибо, девочки. Продолжаю.
Александр Павлович Брюллов русский архитектор, художник, профессор архитектуры Императорской Академии художеств, родился 29 ноября 1798 года в Санкт-Петербурге в семье «академика орнаментной скульптуры» Павла Ивановича Брюллова. Который отличался безупречным художественным вкусом и был первым учителем для своих талантливых детей Александра и Карла Брюлловых.

Братья были очень дружны и никогда не соперничали. Достаточно взглянуть, с какой любовью и нежностью выписан портрет старшего брата Александра, Карлом Брюлловым. Оба брата были талантливы и им неспроста предрекали великое будущее. В доме царила атмосфера любви и доверия, а свою дружбу братья пронесли через всю свою жизнь, оставаясь близкими людьми.

Они и в Академию Художеств поступили вместе в 1809г. и были приняты за казенный счет. В 1816 и 1819 гг. Александр получил серебряные медали за рисунки с натуры и архитектурные чертежи, а в 1822г. Обществом поощрения художеств они были отправлены на 6 лет за границу для учебы «и совершенствования». Александр и Карл уехали зимой и пробыли там до весны 1823г., а затем отправились в Рим. И в Италии Александр навсегда отдал свое сердце архитектуре. Он изучал руины древних городов и был поражен гармонией построек. В Неаполе, Александр написал портреты Неаполитанского королевского семейства, а для императрицы Марии Фёдоровны сделал рисунок амфитеатра Флавия.

В 1824г. Александр Львов пригласил Брюллова посетить Сицилию, оттуда художник отправился в Помпеи. Грандиозность помпейских терм, захватила Брюллова, и он занялся реставрацией. К 1826г. им был выполнен ряд знаменитых гравюр, которые впоследствии были изданы в Париже.

«Помпейские термы» принесли Брюллову звания архитектора Его Величества, члена-корреспондента Французского института, члена Королевского института архитекторов в Англии и звание члена Академий художеств в Милане и Петербурге. Александр прослушал курс механики в Сорбонне и лекции Бюона по истории архитектуры. В Петербург он вернулся только в 1829г., объехав Европу.

Несмотря на то, что Александр Брюллов и происходил из рода потомственных художников, «…он развивался довольно самостоятельно, что свидетельствует о сильной индивидуальности и несомненном таланте…». И современники ценили в Брюллове не только архитектора, но и художника-графика.

Он много рисовал, писал акварелью, увлекался литографией. На вечере у княгини Голицыной, Брюллов сделал портрет Вальтера Скотта, признанный позже, как наиболее достоверный. Этот портрет художник сам перевел на литографский камень. Очень удачными считаются акварельные портреты князя Лопухина и императора Николая Павловича, окруженного кадетами.

В 1831 году, Александр Брюллов женился на баронессе Александре Александровне фон Раль. Это был на редкость удачный брак, который продлился 46 лет, и в нем было рождено 9 детей. Александра Александровна обладала высоким художественным вкусом и была Брюллову первой советчицей и первым критиком, первой видя его работы. Получив отличное домашнее воспитание, Александра Брюллова была талантливым музыкантом, их вечера славились, и послушать игру хозяйки дома приходили многие знаменитые люди.

Брюллов очень любил, когда в их петербургском доме или на даче в Павловске собиралась вся семья. Кроме своего любимого младшего брата Карла, художник был очень дружен с сестрами жены, Аделью и Софьей, и их супругами, журналистом и писателем Сенковским и генералом Шубертом. Близкими друзьями дома были Глинка, Нестор Кукольник и Гоголь. Особыми теплыми отношениями семья Брюлловых была связана с семьей скульптора Клодта.

1834г. выдался для семьи очень тяжелым, от чахотки умер младший брат Александра и Карла – Иван, вскоре скончался отец, а вслед Александр потерял своего первенца. Это тяжелое время совпало с периодом его грандиозной и самой значительной работы – строительством Главной Пулковской Астрономической обсерватории Академии наук.

В декабре 1837 года колоссальный пожар охватил Зимний дворец, замечательное творение Растрелли и, практически, уничтожил все помещения. Но уже в марте 1839 года, через пятнадцать месяцев после пожара, основные восстановительные работы были окончены. Как справедливо отмечал современник, «возобновление дворца есть учебная книга для будущих архитекторов и истинный подвиг для совершивших оное». Брюллов был одним из трех главных архитекторов по восстановлению дворца.

В 1845 году Брюллов приступил к реконструкции и полному обновлению внутренней отделки Мраморного дворца. За эти работы в Мраморном дворце Брюллов был произведен в действительные статские советники.

Несмотря на эту многогранную творческую деятельность, Брюллов довольно рано отошел от практической работы. Николай I отвергал работы зодчего. С середины 19-го столетия вся деятельность Брюллова проходила в стенах Академии художеств. Уже в 1842 году он получил звание профессора I степени, а в 1854 году стал заслуженным профессором.

В 1871г. в академии был торжественно отмечен 50-летний юбилей творческой и педагогической деятельности Александра Брюллова. В его честь была выпущена памятная медаль с изображением Пулковской обсерватории, и ее создателя.

Александр Павлович Брюллов умер 21 января 1877 года в своём особняке. Его похоронили в Павловске, неподалеку от любимого имения.

Автопортрет Брюллова

Присоединённое изображение (Нажмите для увеличения)

Еще два замечательных человека. Два известных талантливых художника. Спасибо.
И Тале за портрет.
Скоро у нас своя собственная ЖЗЛ, под редакцией и с обработкой Нашей тети образуется...
Лена, это по какому каналу и в какой передаче можно посмотреть?